Венецианский альбом - [123]

Я кивнула.

— Его зовут Анджело. Ему почти четыре года.

— Ладно, — сказал охранник, — когда я дежурю, можете встречаться за сторожевой вышкой в углу. Но только на моих дежурствах, ясно?

— Спасибо, — поблагодарила я.

— Вы хороший парень, — добавил Лео. — Слишком хороший для такой работы.

— Мне надо кормить семью. Раньше мы голодали, — проговорил охранник. — У нас ферма. Немцы забрали весь наш скот и все оливковое масло. Проклятые немцы. — И он сплюнул. Потом огляделся по сторонам. — Только не говорите никому, что я это сказал.

У нас появился союзник. Мы встретились еще несколько раз, а потом Лео подошел к ограде с воодушевленной улыбкой на лице.

— Вот возьми. — Он вручил мне конверт.

— Что это? Любовное письмо?

— Нет, это твой билет на свободу, мой тесть прислал. Это приказ о моем освобождении и пропуск. Я отдаю его тебе.

— Не глупи, — сказала я. — Я не могу им воспользоваться, даже если бы захотела. Он же выписан на твое имя.

— Нет. Там сказано «освободить предъявителя сего». Вот ты и будешь предъявителем. Покажешь приказ коменданту лагеря, и тебя отпустят.

— А как же ты? Я тебя не брошу.

— Тебе и не придется. Я уже написал тестю; что один исключительно злобный охранник порвал пропуск и нужно поскорее прислать мне новый. Так что к концу недели я отсюда выйду.

Держа в руке конверт, я не сводила с него глаз.

— Давай, — сказал он, — иди, не откладывай. До темноты успеешь добраться в Стрезу, там договоришься о лодке — тебе ведь обязаны вернуть все твои вещи. На всякий случай: фамилия моего тестя — Антонджовани. Он — в дружеских отношениях с верхушкой немецкого командования в Италии.

— Лео, — все еще колебалась я, — я не могу тебя оставить.

— Я не воспользуюсь пропуском, пока ты здесь, — заявил он. — Хочешь, чтобы из-за твоего упрямства мы оба умерли тут от холода и болезней? — Его голос смягчился. — Пожалуйста, уходи. Я и так причинил тебе достаточно боли. Позволь мне сделать для тебя хотя бы это.

— Ты не причинил мне боль. Ты дал мне больше счастья, чем можешь себе представить. Анджело — самое лучшее, что случилось со мной в жизни. И ты сам… я даже передать не могу, как прекрасно, что мы встретились и что мы есть друг у друга.

Он протянул руку сквозь колючую проволоку.

— Ты — любовь всей моей жизни. Честное слово, я найду тебя, где бы ты ни была. А после войны мы уедем куда-нибудь вместе — в Австралию или в Америку, — начнем там все сначала и будем счастливы.

Я тоже просунула руку через колючку, и наши пальцы едва-едва соприкоснулись.

— А Анджело?

— Боюсь, мы не сможем взять его с собой. В конце концов, он же наследник. Наследник должен быть всегда, и раз я дезертирую с этого поста, его придется занять моему сыну. Но мы с тобой… у нас же будут еще дети, правда?

— Конечно, да, — ответила я.

— Я не говорю тебе «прощай», аморе мио. Я скажу аривидерчи, оревуар, ауфвидерзейн… до новой встречи. Будь сильной. Моя любовь с тобой.

Он поцеловал губами воздух, и я ответила ему тем же. Кончики наших пальцев соприкоснулись в последний раз. Потом я повернулась и пошла прочь.

21 ноября, Швейцария

Я без происшествий добралась до Стрезы, но не нашла там лодочника, готового рискнуть ради меня жизнью. Тогда я приняла решение идти в Швейцарию пешком через горы, хоть такая перспектива и пугала. Но потом начался ливень, все попрятались за закрытыми ставнями, а я рискнула украсть лодку и под хлещущими струями дождя пустилась в путь через озеро. Я гребла всю ночь (ладони покрылись волдырями), а с первым проблеском рассвета причалила к берегу и укрылась под ивой. Мне повезло — дождь не прекращался, и на озере практически никого не было. Вечером я снова двинулась дальше, а на третье утро увидела, как прямо по курсу солнце золотит заснеженные вершины. Я добралась до противоположного берега озера Маджоре. Я была в Швейцарии.

Глава 46

Джулиет, декабрь 1945 года

Я начала писать все это в поезде, который вез меня по побережью Франции, и продолжаю на пароме, идущем в Англию. Я ждала Лео. Он так никогда и не приехал. Я гадала, то ли он до сих пор в тюрьме, то ли все-таки вернулся в семью. После двух недель восстановления в швейцарской больнице я устроилась в школу при женском монастыре в Лозанне. Среди монахинь жилось мирно и покойно, но ничто не могло исцелить боль в моей душе. Мне снился Лео. Снилась Ханни. Снился Анджело. Когда союзники наконец освободили Италию, я написала отцу Лео и получила короткий ответ: «Леонардо Да Росси был застрелен при попытке побега из концлагеря в ноябре 1943 года».

Как только закончилась война, я попыталась найти Ханни. Я вступила в организацию, помогавшую детям-беженцам, но среди этих ребятишек почти не было евреев. Казалось, все они исчезли с лица земли. Прошло совсем немного времени, и мы услышали названия «Освенцим», «Треблинка», «Берген-Бельзен». Тогда мы всё поняли. У нас уже не осталось слез, мы выплакали их все.

Я не поехала в Англию сразу после окончания войны. Вначале надеялась найти Ханни, а потом, осознав ужасную правду, хотела сделать что-нибудь полезное — чтобы хоть как-то искупить нарушенное обещание, ведь я поклялась Ханни сберечь ее и не сберегла. Но я стала писать домой. Мама была счастлива получить от меня весточку, ее порадовало, что я работаю с беженцами в Швейцарии. Она вбила себе в голову, что я провела там всю войну, и слала мне длинные письма, расписывая, как они в Англии настрадались, пока я жировала на швейцарском молоке и сливках. Я не собираюсь выводить ее из заблуждения. Еще я решила, что не вернусь к преподаванию. Каждый раз при взгляде на девочек я вижу Ханни и думаю о том, что не смогла ее спасти. Я молюсь о том, чтобы у Анджело все было хорошо, но никогда не вернусь в Венецию, чтобы увидеть это своими глазами. Я никогда больше туда не приеду, слишком много там живет болезненных воспоминаний, лучше открою новую главу в жизни, стану новым человеком — этаким манекеном с запертым на замок сердцем. И еще я поняла, что больше не хочу рисовать.