Венецианская птица. Королек. Секреты Рейнбердов - [39]

Дверь мягко закрылась за ним. Лонго опустил Мерсера на пол у окна, обращаясь с ним как с тряпичной куклой. Наполовину задернутые длинные шторы колыхал теплый ветерок.

– Сочувствую тебе, – произнес подошедший Учелло. – Тяжело, наверное, было его тащить.

Лонго нахмурился.

– Ничего, как видишь, справился.

– Закурим?

– Здесь нельзя. Граф запретил.

Учелло усмехнулся.

– Надо же, какой строгий. – Затем посмотрел на Лонго. – Нервничаешь?

Тот молча глядел, как по серой поверхности канала внизу медленно двигаются гондолы и баркасы.

– Никогда прежде не убивал человека? – продолжил Учелло. – Да, я тебя понимаю. В первый раз трудно. Помогает, когда ты злой, напуган или пьяный. А если защищаешься, так это вообще прекрасно. Священники подобное деяние даже за грех не считают. А вот когда он лежит просто как мешок с ветошью…

– Заткнись! – Лонго резко развернулся, сунул руку в карман, нащупывая рукоятку пистолета. Затем зачем-то тронул ногой Мерсера. Внутри его словно кто-то истово молился. Он отчетливо слышал слова «Санта Мадре». Чтобы отвлечься, Лонго подошел и подергал ручку двери. Она была заперта, но скоро ее придется открыть, до того, как он застрелит Мерсера. Все должны считать, будто он только что ворвался в комнату. Задача Учелло была намного легче.

– Стрелять с пятидесяти ярдов – чепуха, – рассуждал Учелло. – В партизанах мы снимали немецких связных-мотоциклистов с восьмидесяти и в темноте. Иногда мотоциклы еще долго ехали сами собой. Вот так мы воевали. А что делали в это время моряки? Прикидывали, как поскорее сдаться англичанам?

– Ты что-то слишком разговорился, – заметил Лонго, опускаясь в кресло. Он все никак не мог успокоиться.

– А чего не поговорить? Волноваться мне нечего, ведь я профессионал. По ошибке родился в семье крестьянина, но хочу есть пироги, а не черный хлеб. Имею на это право.

Граф Бориа старался следить за ходом разговора, чтобы вовремя отвечать, если о чем-то спрашивали. Это уже у него вошло в привычку. Но мысленно он находился в другом месте. В комнате, где сейчас решалась судьба страны. Нельзя сказать, что ему нравилось, когда убивают человека, но так было необходимо. Того требовал долг.

– В наши дни все решает экономика, моя дорогая Лея, – произнес он, улыбаясь своей старой приятельнице.

Протиснувшись через толпу, собравшуюся перед палаццо, к ним подошел Минелли с серебряным подносом с напитками.

– Через пятьдесят лет здесь никаких гондол не останется, – продолжил граф. – Их убьют моторные паромы. – Он взял с подноса бокал и протянул ей. – Подумайте сами. Проезд до вокзала на пароме стоит триста лир, а если возьмете гондолу, это вам обойдется в тысячу. А люди сейчас считают денежки. Даже в сезон гондольер радуется, если делает в день шесть тысяч. Если муниципалитет не будет субсидировать данный вид транспорта, он захиреет, а потом закроются мастерские на острове Джудекка. Вот так катера и паромы разрушат наш город. – Он мягко рассмеялся и поднял бокал.

– Граф всегда пессимистически смотрит в будущее, – произнес элегантный мужчина, облокотясь на балюстраду.

– Наоборот, – отозвался граф, улыбаясь.

Многие пассажиры проплывающих мимо палаццо гондол с любопытством смотрели на террасу, наблюдая за шикарно одетыми гостями графа с бокалами в руках. Граф вгляделся. Скоро должна появиться парадная гондола с Мадео Нерви и городскими чиновниками. Можно представить, что тогда будет с толпой. А потом некто поставит на всем этом точку, произведя один-единственный гулкий выстрел из винтовки.

Подошел Минелли, чтобы забрать пустые бокалы.

– Синьорина Медова здесь? – спросил граф.

– Нет, синьор.

– А лейтенант Лонго?

– Я недавно его видел, синьор.

– Наверное, он поднялся на второй этаж. Оттуда открывается прекрасный вид. Принесите еще вина, Минелли.

У парадной двери на постаменте справа стояла Нинетта, опираясь на колонну и прижимая к себе куклу. Минелли остановился.

– Тебе хорошо видно, деточка?

Она покачала головой.

– Мне хорошо, а вот ему плохо. – Она показала подбородком на куклу. – Можно я пойду наверх?

– Графу это не понравится. Когда они появятся, подними своего друга, и он тоже все увидит.

– Но впереди много людей.

Минелли улыбнулся.

– Я приду и подниму вас обоих. Оставайся здесь и будь умницей. – И он вошел с подносом в палаццо.

Вскоре по толпе пронеслось:

– Едет, едет…

Да, подумал граф, этот человек едет навстречу своей судьбе. Никакой ненависти он к нему не испытывал. Правда, и жалости тоже. Зная, что сейчас должно произойти, он представил жизненный путь Нерви. Вот босой мальчик среди серых олив, сгоняющий птиц с початков молодой кукурузы, вот он же участник церковного хора, вот молодой человек корпит над книгами в бедной комнатенке, а вот уже знаменитый поэт-гуманист, не до конца осознающий свою власть над людьми. При этом Бориа не испытывал ничего, никаких эмоций. Цель оправдывает средства. Он перевел взгляд на открытое окно на втором этаже, под которым бородатые Тритоны держали в своих мускулистых руках массивный каменный щит с гербом его рода.

Бориа вздохнул. «Да простит меня Господь. Я ведь это делаю на благо страны».

– Пора, – произнес Учелло, – он уже здесь.