Венецианская леди - [2]

Прошло уже три месяца с тех пор, как леди Диана (Доротея Мери Уайнхем) и мистер Джимми Баттерворс из Бостона поселились во дворце Реццонико. Великосветская дама, шотландка, дочь герцога де Ивернесса, вдова лорда Уайнхема, бывшего английского посла в России, и один из самых юных и самых блестящих представителей аристократии доллара. Между ними была только физическая близость; их эстетические воззрения были совершенно различны, Джимми — единственный сын вдовы Баттерворс, наследник состояния Джона-Адама Баттерворса, короля целлулоида, побивший рекорд в прыжках на высоту в колледже Роттенбрайна, и чемпион невежества на поприще наук и искусств, изучал в обществе леди Дианы Уайнхем профессию космополита. Он платил двести тысяч франков в месяц этой высокорожденной британской даме за то, что она обучала его, как держать себя за столом, как различать истинных принцев крови от поддельных аристократов, как ориентироваться в лабиринте «Гота»[9] и целовать, как подобает, кисть руки у патрицианок.

Они познакомились весной на озере Гарда, [10] где леди Диана рассеивала свою тоску среди кустарников на уединенных дорожках и белого конфетти акаций в цвету.

Диана не оплакивала больше несбывшиеся мечты. В течение трех лет она старалась рассеять свою тоску, путешествуя по большим отелям Средиземноморского побережья. Она начала было флирт с капитаном спаги в Марекеше, быстро, впрочем, окончившийся, и провела душный грозовой вечер в Палермо с торговцем жемчугом из Салоник. Но эти мимолетные развлечения не давали ей должного утешения. И она медленно шла под откос, вдоль безразличных рельс.

Джимми Баттерворс сперва забавлял ее. Юношеская грубость его языка, бесконечная отвага, бессознательное самодовольство американского гражданина были предметом бесконечного удивления для шотландки голубой крови. Однажды во время вечерней прогулки по озеру Гарда, Джимми вдруг выпустил весла, прыгнул к леди Диане, обхватил ее своими могучими руками и восторженно воскликнул:

— О, как вы очаровательны!..

Леди Диана не протестовала, так как лодка была малоустойчивой, а также потому, что, наперекор всем светским приличиям, мальчишеский поступок Джимми ей почти нравился. Деликатно отстранив губы Джимми, она иронически заметила:

— Мой милый мальчик, у вас столько же такта, сколько у сорвавшегося с цепи буйвола, Призывая звезды в свидетели своей искренности, Джимми пробормотал:

— Диана! Диана! Уверяю вас, что вы умопомрачительны с вашим лицом святой Девы и с вашими томными глазами. Если бы вы показали кончик вашего носа через каменный забор нашего колледжа в Роттенбрайне, вы бы взбудоражили жизнь школьников на целый месяц. Сегодня днем, когда вы прыгали в лодку, я заметил кусочек вашего тела между бельем и чулком… Если бы Ромео увидел это, стоя под балконом, он побил бы рекорд на своей веревочной лестнице.

Таковы были прелюдии связи мистера Джимми Баттерворса и леди Дианы Уайнхем в поэтичной и лунной декорации окутанного сумраком озера Гарда. Месяц спустя они поселились во дворце Реццонико в Венеции.

В XVII веке представители рода Реццонико предложили сто тысяч дукатов Венецианской республике за честь быть допущенными в число славных венецианских патрициев. Леди Диана предложила сто пятьдесят тысяч лир за наем дворца.

Диана не любила Джимми в точном смысле этого слова. Подобно легкомысленной кошке, разрешающей котенку, отлученному от груди, продолжать ее сосать по привычке, леди Диана терпеливо переносила молодого американца в своей интимной жизни. Она снисходила до того, чтобы принимать от него денежные подношения, поскольку ей не подобало брать на содержание принца Уэльского от целлулоида, но не считала возможным отдаваться целиком его неуклюжим поцелуям. Для покорения сердца и чувств прекрасной шотландки нужно было нечто большее, изощренная страсть виртуоза, а не грубоватые ласки юнца, едва сошедшего со школьной скамьи.

Однажды вечером Джимми отправился с двумя товарищами в бар «Даниэли» выпить джина со льдом. Леди Диана приказала своему гондольеру Беппо везти ее в направлении к Сан-Микеле. Было половина первого ночи. Серебристый молодой месяц скользил над остриями колоколен, усеивая опаловыми отблесками город мрамора и вод. Свежий ночной ветер приносил с Лидо соленое дыхание Адриатики. Венеция засыпала..

Леди Диана, растянувшись в глубине гондолы на медвежьей шкуре, любовалась красотой ночи и предавалась воспоминаниям. Старые законы искоренили роскошь патрицианских судов, что не помешало леди Диане иметь роскошную малиновую гондолу, украшенную двумя химерами из бронзы, распростершими на ветру свои крылья и извергающими пламя из пастей.

Леди Диана курила папиросы, повернувшись лицом к фонарю гондолы — миниатюрной репредукции гигантского фонаря галеры Морозини[11], позабыв свое положение любовницы богатого американца, перевоплотившись в догарессу, одинокая и печальная, наслаждалась сладкой отравой Венеции.

Гондола леди Дианы проплыла мимо двух старых гондол с гнилыми бортами и разрушенной кормой, привязанных к старой прогнившей деревянной лестнице. Они напоминали двух отцветших красавиц, вспоминающих в одиночестве былую славу своих героических времен.