Венец безбрачия - [29]

— А что он еще мог тебе сказать, когда ты устроила ему такой «теплый» прием? — усмехнулась Виолетта. — Он ведь должен был как-то спасти свое самолюбие!

— Слушай, а может, тебе самой выйти за Матвея Елагина? — внезапно предложила Юлия полусерьезным, полушутливым тоном. — Ты ведь у нас тоже… невеста с завидным приданым, а Елагин, как я понимаю, весьма тебе понравился.

К ее изумлению, Виолетта вдруг смущенно покраснела.

— Да, понравился, — со вздохом призналась она, — только не Елагин, а… его друг.

— Как? Этот напыщенный франт Загрядский?

— Он вовсе не напыщенный франт, — горячо возразила Виолетта, — а очень милый, добрый, простой и веселый человек. Сказать по правде, мне даже немного совестно, что я так издевалась над ним, — ее губы тронула виноватая и одновременно озорная улыбка. — Но теперь ничего не исправишь.

— Та-ак, — мрачно протянула Юлия. — Получается, что я — злодейка, а все остальные — невинные ангелочки? Нет-нет, милая Виола, не надо ничего говорить! Ты уже и так сказала больше, чем было нужно. — Юлия оскорблено надулась и быстро направилась к дому, не глядя на расстроенную подругу.

Немного помедлив, Виолетта тоже пошла в ту сторону. Она досадовала на себя за излишнюю прямолинейность, которая уже не раз приводила к подобным ссорам. Правда, Юлия не у мела долго сердиться и Виолетта не сомневалась, что они очень быстро помирятся. Княжна Прозоровская была великодушна и легко прощала обиды… за исключением случаев, когда задевали ее самолюбие. А именно это и сделал Матвей Елагин четыре года назад.

Разумеется, он тут бы ни при чем. Однако добиться от Юлии объективности было так же трудно, как обучить грамоте осла. Порой ее своеобразная логика заводила Виолетту в тупик. Юлии было плохо из-за Матвея Елагина — значит, он был перед ней виноват, и она имела полное право на него сердиться. И совсем неважно, что он ничего не сделал для того, чтобы ей было плохо. Что и говорить, характер у ее родственницы был не подарок! «Зато она никогда бы не предала Матвея, как графиня Шихматова, — убежденно подумала Виолетта. — Если бы он тогда ответил на ее чувства, никто не заставил бы Юлию отказаться от него: ни тетушка, ни грозная великосветская молва. Она бы вышла за него вопреки воле родных и, став полноправной хозяйкой своего состояния, нашла бы способ оградить его от военных опасностей: ведь деньги порой позволяют решить даже самые запутанные вопросы».

Внезапно Виолетте пришла в голову мысль, от которой она застыла на месте и изумленно рассмеялась. Подумать только! Ведь Матвей Елагин, несмотря на потерю наследства и царскую немилость, мог отлично устроиться в жизни, если бы ответил на чувства Юлии и если бы… не был так порядочен и щепетилен. В конце концов, ведь он даже из крепости мог переслать княжне Прозоровской покаянное письмо, и кто знает, как повела бы себя тогда своевольная красавица! Конечно, в шестнадцать лет трудно противостоять целому свету…

«Ох, и любишь же ты рассуждать, милочка моя! — сердито оборвала себя Виолетта. — Тебя послушать — так кладезь ума и житейской мудрости! А сама… позволила уговорить себя на брак с отвратительным стариком, который на протяжении целых шести лет отравлял твою молодую жизнь». На какое-то время лицо Виолетты сделалось необычайно грустным. Но она тут же отогнала тяжкие воспоминания и, задорно встряхнув головой, быстрее зашагала к дому. Какой смысл думать о прошлых ошибках? Главное, что теперь она ни от кого не зависит, богата и молода. А значит, лучшие дни ее жизни впереди!

9

Вскоре после визита в Богданово Матвей отправился в свое имение. Он собирался пробыть там дней десять, но, увидев, что дела под руководством немца-управляющего идут хорошо, не стал задерживаться и недели.

Так как от имения до Москвы было всего тридцать верст, Матвей решил ехать назад верхом. И не пожалел о своем решении. Погода стояла хоть и прохладная, но солнечная, а выбранная им лошадь оказалась необычайно резвой и послушной. Пуская ее то рысью, то в галоп, Матвей не заметил, как проскакал половину дороги и достиг границ обширных владений Юлии Прозоровской, лежавших как раз на его пути в Москву.

«Свернуть или не свернуть с дороги? — размышлял Матвей, придерживая лошадь. — Вроде дождь не собирается, так отчего же не сделать крюк и не проскакать ради удовольствия несколько лишних верст? Я еще в прошлый раз заметил, что у них как-то необычно устроены мельницы, так вот сейчас бы в самый раз посмотреть… А если я встречу Юлию? — тут же пронеслась тревожная мысль. — Чего доброго, она еще вообразит, будто я нарочно кружу возле ее усадьбы, надеясь попасться ей на глаза!»

Он уже хотел ехать дальше по прямой дороге, но, посмотрев на часы, передумал и решительно свернул в сторону Богданова. Было еще только начало одиннадцатого, а какая же светская барышня поедет кататься на лошади или в экипаже в такой ранний час? В это время положено вставать с постели, а потом долгий туалет, завтрак и все такое. Так что, пока Юлия соберется на прогулку, он, пожалуй, успеет доскакать до Москвы.

Отбросив все лишние мысли, Матвей весело мчался вдоль зеленых полей. Он уже почти достиг поворота, за которым начиналась речка с мельницами, когда его внимание привлекло любопытное зрелище. Прямо посреди дороги стояла черная лакированная коляска с откинутым верхом, слегка просевшая на один бок; рядом на лугу паслись распряженные лошади. А в самой коляске одиноко сидела худощавая дама в элегантном закрытом платье цвета лесного мха и широкополой черной шляпе с пышным белым пером. И больше — никого: ни кучера, ни лакея, ни горничной. «Почему она здесь одна? Уж не обокрал ли ее пройдоха-кучер и не сбежал ли?» — подумал Матвей. Заинтригованный, он натянул поводья и подъехал к коляске. В тот момент, когда его лошадь поравнялась с экипажем, дама повернула голову в его сторону, и Матвей приглушенно ахнул: перед ним была Юлия Прозоровская.