Вендетта, или История одного отверженного - [28]

Глубокая теплая дружба, которая длилась годами между мною и Гуидо Феррари заледенела до самого основания, а на ее месте расцвела даже не ненависть, а безжалостное и беспощадное презрение. Такое же строгое презрение я испытал к самому себе, вспомнив то беспричинное веселье, с которым я так спешил – как я думал – домой, полный страстного ожидания и горевший любовью, как Ромео. Идиот, весело прыгающий вниз с вершины горной пропасти, выглядел не глупее меня! Но теперь мечта закончилась, заблуждение прошло. Я был полон сил для мести – и не замедлю ее осуществить.

Размышляя таким мрачным образом в течение часа или больше, я поставил перед собой цель, которой собирался достичь. Чтобы принять окончательное решение, я вытащил серебряное распятие, подаренное отцом Чиприано, и, поцеловав, поднял его кверху и поклялся этим святым символом никогда не отступать, не расслабляться и не отдыхать, пока не приду к полному завершению своей мести. Звезды – спокойные свидетели моей присяги, следили за мной со своих постаментов на безмолвном небе, даже соловьи умолкли на минуту, как будто они тоже слушали, ветер вздохнул печально и бросил облачко цветов жасмина, как снег, к моим ногам.

Мне показалось, что таким же образом опали последние светлые дни моей жизни – дни удовольствий, сладких иллюзий, дорогих воспоминаний – несмотря ни на что, пусть они увянут и погибнут навсегда! Поскольку впредь моя жизнь должна стать чем-то другим, чем простая гирлянда цветов: она должна превратиться в цепь из закаленной стали – жесткой, холодной и прочной, звенья которой будут достаточно крепкими, чтобы развеять по ветру две лживые жизни и заточить их в такую глубокую темницу, из которой они уже не смогут выбраться. Вот что я должен был сделать и на что окончательно решился. И, повернувшись, твердым быстрым шагом я покинул аллею. Я открыл небольшую калитку и вышел на пыльную дорогу. Лязгающий звук заставил меня оглянуться, когда я миновал главный вход Виллы Романи. Слуга – мой собственный слуга, кстати, – запирал большие ворота на ночь. Я слышал, как он задвинул засов и повернул ключ.

Я помнил, что те ворота были крепко заперты прежде, когда я подходил к ним дорогой, ведущей из Неаполя. Почему же тогда они были открыты теперь? Чтобы выпустить посетителя? Конечно! Я мрачно улыбнулся хитрости моей жены! Она, очевидно, знала, что делала. Визиты гостей обязаны отвечать приличиям: слуга должен показательно проводить синьора Феррари до главного входа. Естественно! Ничто не вызывает подозрений и вполне соответствует правилам поведения! Значит, Гуидо только уехал от нее?

Я шагал, размеренно и не торопясь спускаясь вниз к городу, и по пути его нагнал. Он лениво прогуливался, покуривая как обычно, и нес в руке веточку стефанотиса, которую я знал, кто ему подарил! Я прошел мимо, и он лишь бросил небрежный взгляд, его красивое лицо четко было видно в ярком лунном свете, однако в простом рыбаке он не нашел ничего, заслуживающего внимания, так что его взгляд только коснулся меня на секунду и немедленно покинул. Мною овладело тогда безумное желание повернуться и вцепиться ему в горло, чтобы повергнуть в пыль к своим ногам, оплевать его, затоптать – но я подавил эти жестокие и опасные эмоции. Я затеял более достойную игру, подготовив изящную пытку, по сравнению с которой рукопашная схватка представлялась вульгарной возней. Месть должна медленно выплавляться в горниле горящего гнева, а если снять ее слишком рано, то она будет, как недозревший фрукт – несладкой и противной на вкус.

Таким образом, я позволил моему дорогому другу – утешителю моей жены – прогуливаться дальше его беспечным шагом. Я прошел мимо, позволив наслаждаться любовными воспоминаниями в его лживом сердце. Я вошел в Неаполь и нашел себе ночлег в одной из обычных гостиниц, предназначенных для людей моего воображаемого ремесла, где, как ни странно, заснул крепким сном без сновидений. Недавняя болезнь, усталость, страх и горе – все это бросило меня, словно уставшего ребенка, на грудь тихой дремоты, но возможно, что наиболее опьяняющее действие на мой мозг оказало сознание того, что у меня был готов практический план возмездия. Возможно, более ужасный, чем какое-либо человеческое существо создавало до меня. Вы назовете меня нехристианином? Я отвечу вам снова, что Христос никогда не любил женщину! В противном случае Он оставил бы нам некий особый кодекс справедливости.

Глава 9

На следующее утро я поднялся очень рано, как никогда уверенный в своем вчерашнем решении; мой план полностью сформировался, и мне оставалось только приняться за дело. Никем не замеченный я вновь направился к семейному склепу, захватив с собой маленький фонарь, молоток и несколько крепких гвоздей. Придя на место, я внимательно огляделся по сторонам, убедившись, что никакой случайный скорбящий или любопытный посетитель не бродил поблизости. Но вокруг не было ни души. Воспользовавшись тайным ходом, я вскоре оказался на арене моих недавних ужасов и страданий, которые теперь казались мне такими незначительными в сравнении с душевными муками прошлой ночи. Я прямиком направился к тому месту, где припрятал гроб с сокровищами, и присвоил все бывшие там свертки бумажных денег, рассовав их по всем карманам и за подкладку одежды, таким образом стоимость моей персоны возросла на несколько тысяч франков. Затем при помощи принесенных инструментов я заделал пробоины в огромном гробе, появившиеся в результате взлома крышки, и заколотил его гвоздями так плотно, что казалось, будто к нему никто даже не прикасался. Я торопился, поэтому не тратил времени зря. Я намеревался уехать из Неаполя на пару недель и назначил отъезд уже на сегодня. Перед тем как покинуть склеп, я бросил взгляд на гроб, в котором меня похоронили. Может, стоит и его тоже починить и забить крышку, словно мое тело все еще оставалось внутри? Нет, лучше оставить его как есть – грубо поломанным и открытым, в таком виде он мне еще пригодится.