Вендетта для Святого - [137]

— Теперь все ясно.

Риссо недоуменно переспросил:

— Что ясно, синьор Брук?

— Фару кто-то разбил уже после шести. Дети Колли вечно играют посреди улицы. Я уже жаловался их матери, но, разумеется, она не может запереть их на весь день дома.

— В пятницу вечером дети Колли были в кино.

— Я не говорил, что это именно они. Там носится уйма детей.

— Вам не кажется странным, что никто из ваших соседей в тот вечер ничего не видел и не слышал? Но пойдем дальше. Вы утверждаете, что в тот вечер отправились на встречу с кем-то, кто не пришел. И вы его подождали, потом развернулись и поехали домой.

— Да.

— Вы можете сообщить, с кем намечалась встреча?

Брук, подумав, ответил:

— Полагаю, он здесь ни при чем.

— Значит, вы отказываетесь дать нам такую информацию?

Еще немного подумав, Брук сказал:

— С такой формулировкой я не согласен. Я не отказываюсь, но считаю, что это не относится к делу.

— Решать, относится информация к делу или нет, предоставьте нам.

— Пожалуйста, — сказал Брук. — Я должен был встретиться с Мило Зеччи.

Если он ожидал какой-то реакции, то был разочарован. Похоже, прокурора это вовсе не удивило.

4. Похороны

Длинная кавалькада машин с черными атласными накладками на фарах, с черными бантами на ручках и с черными кокардами на «дворниках» тянулась по Виа дель Арте делла Лана, направляясь к собору Сан Микеле.

Капитан Комбер пришел заранее и стоял у входа в собор. Он насчитал пятнадцать машин. Никто не знает всех своих родственников, пока не умрет. В молодости похороны — тоска, в зрелом возрасте — шутка, но когда человек стареет, каждые похороны становятся репетицией его собственных. Тем временем подъехало еще полдюжины машин.

Капитан не учел, что семейство Зеччи не было изолированной ячейкой из трех человек, а входило в сложный организм, многолетний матриархат, вросший своими корнями глубоко в почву Кампании. Преобладали тут женщины — гордые, самоуверенные и величественные, все как одна в траурных туалетах, переживших уже десятки таких событий. Сопровождали их расстроенные загорелые мужья и стайки чисто вымытых детей. Этот день принадлежал женщинам.

В первой машине сидели Аннунциата с Тиной, только вдвоем. С момента отъезда из дому Аннунциата не закрывала рта, и этот поток слов был настолько невероятен, что Тина начинала беспокоиться. Молчание матери или ее слезы были бы ей милее, чем это горячечное настроение.

— Если мы будем так тянуться, — сказала Аннунциата, — опоздаем в церковь, и все пойдет вверх ногами.

— Мы поздно выехали, потому что ты заставила меня все запирать, даже мастерскую. Неужели ты думаешь, что к нам кто-то вломится, пока мы будем на кладбище?

— Обычный вор — нет.

— Кто тогда?

— Диндони, разумеется. Он все время пытается попасть в дом. В наш дом! Он что, думает, если Мило нет, так он станет его?

— А он не сказал, что ему нужно?

— Вначале пришел выразить сочувствие. Очень надо! Потом явился насчет счетов, которые нужно оплатить. Я ответила, что не время говорить о деньгах. В третий раз влез в дом через кухню, когда думал, что меня нет. На счастье, я вернулась и поймала его. Кто знает, куда бы он совал свой вонючий нос! С тех пор я все запираю.

— Но теперь он не сможет ничего сделать. Будет в церкви.

— Разумеется. Он в предпоследней машине. С поминками все в порядке?

— В сотый раз говорю тебе, что да! — не выдержала Тина. — Синьор профессор все взял на себя. С кладбища поедем в ресторан, там уже заказали и зал, и все остальное.

— Он заботился о Мило, когда был жив, — сказала Аннунциата, — не забывает и после смерти.

Собор был полон, поскольку прибыли общины и резчиков, и мраморщиков, и даже община столяров прислала свою делегацию. Флорентийские коллеги явились все до единого. Капитан чувствовал, что это неспроста. Его преследовала фраза, вычитанная в газете: «Английский водитель оставил его умирать». Сборище в церкви походило на демонстрацию — тихую, но угрожающую.

Гроб стоял на черном катафалке в глубине собора. Вот появилась семья. Головы повернулись к Аннунциате и Тине, занявшим места в первом ряду. Тина увидела капитана и слабо ему улыбнулась.

— Вечный покой пошли ему, Господь!

В соборе было душно. Пламя свечей трепетало, как отлетавшие души.

— Пусть вечный свет Господень озаряет его!

Почему христианская церковь превращает в такой унылый обряд то, что кто-то меняет земное существование на жизнь вечную, которая по ее же утверждению гораздо краше и счастливее? Этруски делали лучше. Они прощались пиром и танцами и отправляли в последний путь с едой и питьем и всем необходимым.

— Будь славен наш Господь в Сионе…

В первом ряду что-то произошло, Аннунциата беспомощно пыталась встать. Опираясь на руку Тины, кое-как доковыляла к маленьким боковым дверям. Все повернули голову, но священник невозмутимо продолжал службу; ему была доверена душа умершего, чувства живых и их слабости его не интересовали.

Капитан Комбер пробрался к выходу, обогнул собор и нашел Аннунциату и Тину, сидевших на могильной плите. Аннунциата по-прежнему была бела как мел, но уже пришла в себя.

— Хочет вернуться в церковь, — сказала Тина. — Но я ей не разрешила, иначе это случится снова.