Венчанные затворницы - [43]
Понимает это Иван, сидя недалеко от опочивальни, и вдвойне страдает. За себя, за гордость свою царскую, за свое величие, за жену больную. Он трепещет ее страхом, подавлен ее муками.
Приподнялась на постели Анастасия. Кинулись к ней прислужницы, поддерживают. Слушает царица, бледная, застывшая, неподвижная… Словно из мрамора изваянное изображение, а не живое существо полулежит здесь. Помертвели и женщины, окружающие царицу. За нее, за себя боятся. А она не только вслушивается — старается вообразить, что там творится, перед дворцовыми воротами, на покатом зеленом лугу, который широко раскинулся до самой воды.
Вот стихнул гомон. Смолкли дикие крики.
Что такое? Образумились? Ушли?
Слабой надеждой загорелся неподвижный взор Анастасии.
Ей кажется, она слышит звяканье оружия у тына дворцового. Так и видит пищальников, алебардщиков, которые и на самом деле живой стеной протянулись от ворот, охраняют дворец.
Затихла толпа от того, что показался этот самый отряд из внезапно распахнувшихся ворот, а впереди князья Воротынский и Вельский, славные, отважные воеводы. Знает их, любит вся Москва.
Заговорил Воротынский:
— Слышьте, братцы, христиане-православные! Буде вам! Беды не накликайте! Царь гневается. Осударыня недужна… Смиритеся!
— Да Бог и с ими!.. Живут на многие лета царь с царицею! Поджигателев нам сюды! Ведунью старую! Да князя Михаилу… Не уйдем без этого!
Не много и мятежных тут сошлось. Тысячи две человек. Остальные по пути растаяли. А особенно галдит кучка убежавших колодников и всякого люда воровского, которому любо в мутной воде поживу искать.
Опять заговорил Воротынский:
— Слышьте, послухайте меня! Истинно говорю: жаль мне вас. Домой ступайте, проспитесь. Не к добру артачитесь. В последний раз имя осударево в поруку даю: нет ни бабки царской, ни дяди его тута. Во Ржеве, почитай, с неделю они сидят уже. Туды киньтесь… А того лучше потерпите… Царь уж суд нарядил. Разыщем, кто Москву палил. Не покроет царь злодеев, будь хоть самы милые люди, родня его ближняя. Вот што царь сказать велел. А теперь не послушаете — не взыщите. Плохо вам буде!
— Не пужай, боярин! Стреляные тетери, не бежим от потери! Не идем, покеда поджигателев вынуть не дадут нам! Во Ржев?! Враки! Не по яблочки ль по ржевски теперя поехали? — глумливо раздалось из толпы.
— Чаво глядеть?! Ломи! Вали, собор, на широкий двор! — махая топорами и дубинами, заорали колодники-коноводы.
И передние, самые наглые из толпы, так и кинулись вперед, хватая за пищали, за концы бердышей ратников.
Но таких смельчаков было совсем немного.
На остальную толпу повлияли слова воеводы, и она если еще и не расходилась, то потому, что была захвачена интересом к тому, что делают совсем, очевидно, ошалелые коноводы.
Тем плохо пришлось.
— Бей, хватай их! — властно прозвучал приказ, когда Воротынский увидел, что бунтует одна небольшая кучка.
Засверкали секиры-бердыши. Кое-где грохнула пистоль или самопал… Человек десять самых назойливых, самых отчаянных повалилось с раскроенной головой, с перебитыми руками, с простреленной грудью. Остальные с криками ужаса кинулись врассыпную бежать. Стрельцы ловили, вязали убегающих. Человек 30–40 в каких-нибудь пять минут лежали и стояли у ворот со скрученными назад руками.
Слышала это все Анастасия. Видел и слышал Иван. Тихо мерным шагом спустился он вниз, появился перед кучкой связанных злодеев. Увидя царя, все отступили.
Оглядываясь на оконца дворца, словно желая сквозь стены знать, что теперь с Анастасией, Иван в то же время шарил за поясом. Не найдя ничего, потянулся к ближайшему из окружающих, к Воротынскому, вытащил тесак у него из ножен и стал с размаха наносить тяжелый удар за ударом по шее, по плечам, куда попало двум-трем из связанных недругов своих, шепотом приговаривая:
— Гады!.. гады… смерды вонючие! Мятежники! Всех изрубить, всех повесить! Четвертовать поганых! Башки им безмозглые посносить!
И продолжал рубить мертвые уже, иссеченные тела, из которых кровь так и брызгала, обагряя ему одежду и руки.
— Осударыню бы успокоить поизволь, батюшка-царь! — желая прекратить тяжелую сцену, слегка выступая вперед, осторожно напомнил Адашев.
— Что?! — занося и над ним тесак, крикнул было Иван, но опомнился под влиянием блестящего взора, которым глядел Алексей ему прямо в глаза.
Словно от сна очнувшись, он кинул тесак, властно крикнув:
— Всем энтим башки долой безмозглые! — и кинулся к жене.
А там большой переполох царит. Опять беда с царицей. Кровь показалась. Муки у нее начались.
Но услыхав шаги Ивана, она сдержалась, быстро укуталась в покрывало до самого подбородка и повелительно шепнула всем окружающим:
— Гляньте! Осударю не сказывайте! Ему не словушка! Гляньте.
Улыбаясь, встретила Анастасия мужа.
— Што, али сладилось? Тихо стало, слышу я.
— Сладилось, голубка! Да штой-то ты смерти бледней лежишь? Не приключилось ли чего?
— Чему быть-то? Просто потревожилась малость, не стану греха таить. Теперь, коли все минуло, и ладно. Сосну, отдохну. Ступай, касатик! Вон и ты сам с собой не схож стал. И в крови вон весь кафтан. Видно, злодеев карал. Так им и надо! Ну, иди же! Дай сосну, попытаюсь…
В книгу вошли три романа об эпохе царствования Ивана IV и его сына Фёдора Иоанновича — последних из Рюриковичей, о начавшейся борьбе за право наследования российского престола. Первому периоду правления Ивана Грозного, завершившемуся взятием Казани, посвящён роман «Третий Рим», В романе «Наследие Грозного» раскрывается судьба его сына царевича Дмитрия Угличскою, сбережённого, по версии автора, от рук наёмных убийц Бориса Годунова. Историю смены династий на российском троне, воцарение Романовых, предшествующие смуту и польскую интервенцию воссоздаёт ромам «Во дни Смуты».
Библиотека проекта «История Российского государства» – это рекомендованные Борисом Акуниным лучшие памятники мировой литературы, в которых отражена биография нашей страны, от самых ее истоков. Роман-хроника «Последний фаворит» посвящен последним годам правления русской императрицы Екатерины II. После смерти светлейшего князя Потёмкина, её верного помощника во всех делах, государыне нужен был надёжный и умный человек, всегда находящийся рядом. Таким поверенным, по её мнению, мог стать ее фаворит Платон Зубов.
Исторические романы Льва Жданова (1864 – 1951) – популярные до революции и еще недавно неизвестные нам – снова завоевали читателя своим остросюжетным, сложным психологическим повествованием о жизни России от Ивана IV до Николая II. Русские государи предстают в них живыми людьми, страдающими, любящими, испытывающими боль разочарования. События романов «Под властью фаворита» и «В сетях интриги» отстоят по времени на полвека: в одном изображен узел хитросплетений вокруг «двух Анн», в другом – более утонченные игры двора юного цесаревича Александра Павловича, – но едины по сути – не монарх правит подданными, а лукавое и алчное окружение правит и монархом, и его любовью, и – страной.
«Если царствовать значит знать слабость души человеческой и ею пользоваться, то в сём отношении Екатерина заслуживает удивления потомства.Её великолепие ослепляло, приветливость привлекала, щедроты привязывали. Самое сластолюбие сей хитрой женщины утверждало её владычество. Производя слабый ропот в народе, привыкшем уважать пороки своих властителей, оно возбуждало гнусное соревнование в высших состояниях, ибо не нужно было ни ума, ни заслуг, ни талантов для достижения второго места в государстве».А. С.
Среди исторических романистов начала XIX века не было имени популярней, чем Лев Жданов (1864 — 1951). Большинство его книг посвящено малоизвестным страницам истории России. В шеститомное собрание сочинений писателя вошли его лучшие исторические романы — хроники и повести. Почти все не издавались более восьмидесяти лет. В шестой том вошли романы — хроники ` Осажденная Варшава` и `Сгибла Польша! (Finis Poloniae!)`.
Преобразование патриархальной России в европейскую державу связано с реформами Петра I. Это был человек Железной Воли и неиссякаемой энергии, глубоко сознававший необходимость экономических, военных, государственных, культурных преобразований. Будучи убеждённым сторонником абсолютизма, он не останавливался ни перед чем в достижении цели. Пётр вёл страну к новой Жизни, преодолевая её вековую отсталость и сопротивление врагов.
Книга П. А. Загребельного посвящена нашим славным пограничникам, бдительно охраняющим рубежи Советской Отчизны. События в романе развертываются на широком фоне сложной истории Западной Украины. Читатель совершит путешествие и в одну из зарубежных стран, где вынашиваются коварные замыслы против нашей Родины. Главный герой книги-Микола Шепот. Это мужественный офицер-пограничник, жизнь и дела которого - достойный пример для подражания.
Повесть "Генерал, рожденный революцией" рассказывает читателю об Александре Федоровиче Мясникове (Мясникяне), руководителе минских большевиков в дни Октябрьской революции, способности которого раскрылись с особенной силой и яркостью в обстановке революционной бури.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Повесть приморского литератора Владимира Щербака, написанная на основе реальных событий, посвящена тинейджерам начала XX века. С её героями случается множество приключений - весёлых, грустных, порою трагикомических. Ещё бы: ведь действие повести происходит в экзотическом Приморском крае, к тому же на Русском острове, во время гражданской войны. Мальчишки и девчонки, гимназисты, начитавшиеся сказок и мифов, живут в выдуманном мире, который причудливым образом переплетается с реальным. Неожиданный финал повести напоминает о вещих центуриях Мишеля Нострадамуса.
Одна из повестей («Заложники»), вошедшая в новую книгу литовского прозаика Альгирдаса Поцюса, — историческая. В ней воссоздаются события конца XIV — начала XV веков, когда Западная Литва оказалась во власти ордена крестоносцев. В двух других повестях и рассказах осмысливаются проблемы послевоенной Литвы, сложной, неспокойной, а также литовской деревни 70-х годов.
«Юрий Владимирович Давыдов родился в 1924 году в Москве.Участник Великой Отечественной войны. Узник сталинских лагерей. Автор романов, повестей и очерков на исторические темы. Среди них — „Глухая пора листопада“, „Судьба Усольцева“, „Соломенная сторожка“ и др.Лауреат Государственной премии СССР (1987).» Содержание:Тайная лигаХранитель кожаных портфелейБорис Савинков, он же В. Ропшин, и другие.
Юзеф Игнацы Крашевский родился 28 июля 1812 года в Варшаве, в шляхетской семье. В 1829-30 годах он учился в Вильнюсском университете. За участие в тайном патриотическом кружке Крашевский был заключен царским правительством в тюрьму, где провел почти два …В четвертый том Собрания сочинений вошли историческая повесть из польских народных сказаний `Твардовский`, роман из литовской старины `Кунигас`, и исторический роман `Комедианты`.
Георг Борн – величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой человеческих самолюбий, несколько раз на протяжении каждого романа достигающей особого накала.
Георг Борн — величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой самолюбий и воль, несколько раз достигающей особого накала в романе.
Георг Борн — величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой самолюбий и воль, несколько раз достигающей особого накала в романе.