Вена, операционная система - [31]

Словом, тут была не так что какая-то другая Вена, но непривычная пока. Возможно, я просто устал за день, да простуда снова принялась действовать, даже тело ломило. Надо ехать обратно, полежать в пансионе, а вечером пойти пить Rotwein куда-нибудь в округе. Вот, в сторону Ратуши, на Josefstädter Straße, в локал Блауенштайнера, он еще называется «Zur Stadt Paris». Там шумно, местные ходят туда курить, пить вино и играть в карты. Дымно, шумно – ну да, там у них курят сразу как войдешь, где стойка. Дальше, да, есть перегородка, за которой еще одно помещение. Там, наверное, где-нибудь возле фикуса прибита табличка с перечеркнутой сигаретой. Смысла, по правде, мало, потому что двери во второе помещение все время распахиваются, а уж возле стойки накурено так, что ой. Не может не просочиться. Отчужденные кельнер и официантка, строгие и без излишеств, но не аскетично-роковые, поскольку вокруг привычные дела. Держат дружелюбный нейтралитет. Это хорошая вечерняя перспектива.

Капча: Нойбау

Надо было возвращаться, чтобы немного полежать, а потом отправиться за едой. Впрочем, ее можно купить по дороге, в «Billa». Так что я возвращался несколько криво, выйдя из метро не на «Volkstheater’е», а проехав еще одну остановку до «Neubaugasse». Если идти домой оттуда, то там по дороге «Billa» есть. Купил всякую мелкую ерунду, повернул на Бурггассе, потом свернул в переулок, который должен был вывести на Нойштифтгассе, ровно к Августину. Можно было бы просто пройти по Бурггассе до Музеумштрассе, налево – и пансион, но захотелось рассмотреть Ульрихплац – с улиц ее не видно, она чуть в глубине квартала, будто в ямке. По пути выяснилось, что на Нойштифтгассе для этого выходить и не надо, имелся еще один, совсем короткий переулок, тут же выведший к церкви и площади.

Там все по-прежнему, лавки, как и год назад, не работают, обнаружилось граффити – из тех, которые по шаблону: черный контурный чел кидает в мусорник крест – ну, как раз возле церкви. Рядом собака в окне, сеттер, черно-белый. Лавочные этажи по всему периметру отделаны коричневым деревом – крашеные; лавки не работают, да. Лестница к церкви перегорожена цепочкой с надписью, что ее переступать запрещается, надпись красивая: обычный венский шрифт черным по белому с тонкой красной рамочкой, но не по самому краю, а чуть отступив. Не красный, что ли алый – в общем, государственного цвета. На половине лестницы, ближе к церковным дверям, сидит какой-то дурацкий голубь, будто он там работает. Ну вот, осмотрел, пошел дальше.

На Нойштифтгассе, почти уже возле поворота к пансиону попалась парадная: полутемная, но приоткрытая. Обычно она закрыта, как же было не зайти. И не зря: там сразу слева дверь квартиры, возле нее половик, а на нем лежит букет лилово-фиолетовых тюльпанов. Будто как к памятнику принесли или на могилу. Половичок серый, но тоже с цветочком. Красно-желтый цветок вроде астры и еще птичка сбоку. Птичка типа канарейки, но почему-то желто-красно-черная – решительно официально-германская, бывают ли такие на свете?

Но дело не в этом. Интересно же, кому на пол перед его квартирой возлагают цветы. Смотрю на табличку, она латунная, прямоугольная, на ней черными буквами: MUSIL. Прописными. Выше еще одна табличка – та просто запрещает расклеивать рекламу. Направо от квартиры выход в небольшой двор: садик – цветочные клумбы, садовый стол, пластиковые стулья. Цветы уже распустились. Стекло в парадном с травленым рисунком: полупрозрачный кавалер кое-что делает с чуть менее внятной дамой; ничего особо предосудительного для общественного места: полуобнимает.

И вот что тут может быть за Музиль, которому на пол приносят цветы? Тот Музиль – судя по справочникам – в этом районе никогда не жил. Он жил примерно там же, где дом Витгентшейна, это, если от Бельведера, в сторону канала: Rasumofskygasse, Ungargasse. Что же тогда за табличка и букет тюльпанов на полу? Случайно, почему нет? Узнать, конечно, не удастся, но в субботу, 28 марта 2009 года тюльпаны там лежали. Лиловые или фиолетовые, в полумраке разницы нет.

Что же, раз Музиль, то с этим фактом – коль скоро он возник по дороге – надо что-то сделать. Вообще, это его ощущение распада, с ним надо считаться, память следует поддерживать насильно. Потому что он, похоже, чувствовал, что с памятью не все в порядке, что-то ее совсем перестало поддерживать. Ничего, то есть, не поддерживает, она так и хочет раствориться. А тогда это уже отдельная культура, надо все записывать и постоянно перечитывать, инвентаризуя эту память в оформленном виде и закрывая обнаруженные прорехи. Примерно таким был его – и прочих венцев начала того века – икспириенс, в рамках которого он утверждал, что Вена – «кипящее сферическое тело, покоящееся в некоем сосуде», – неустойчивость конструкции очевидна. Здесь тоже не обошлось без оттовагнера, фраза с очевидностью отсылает к зданию Сецессиона, белому массивному кубу, на голове которого – витая полусфера, в прошлом называемая горожанами золотой капустой. Вообще, золотых шаров у них полно: хоть на Сецессионе, хоть гладкий шар, вмурованный в стену Kunstforum’а, хоть на частной станции метро, построенной тем же Вагнером в Хитциге для императора (ближе к станции «Шёнбрунн») – вроде он даже ее использовал пару раз.