Вельможная панна. Т. 1 - [32]

Должность настоятельницы (приорства) исполняла тогда в аббатстве госпожа де Ноайль, – повествует Елена. – Она приблизилась к мадам Орлеан и обратилась к ней с такими достойными словами, которые повторяли мне сотни раз:

– Мы подвергались без ропота, мадам, тем жестоким наказаниям, которые вы налагали на нас; слепо покорные вашей воле, мы видели в наших страданиях тяготевший над нами перст Божий. Почтение, которое мы вам оказывали, и уважение к крови, которая течет в вас, вынуждали нас думать, что было бы величайшим несчастием для нас кончить наши дни не под вашим управлением. Это было бы все равно что роптать на Бога за ниспосылаемые нам испытания, требовать полного безветрия, когда Господь посылает бурю. И потому мы желаем, чтобы вы нашли счастье там, где вам определено теперь жить, и это, мадам, составляет предмет наших молитв и наших обетов.

Мадам Орлеан, – продолжает уже Елена, – поняв из этой речи и из поведения монахинь, что ей не на что надеяться, вскочила, как бешеная, и убежала в свои апартаменты.

Через несколько дней, господин де ла Турдоннэ, секретарь регента, и герцогиня де Виллькье пришли сказать ей, что экипажи для нее готовы и что она должна отправиться в аббатство Шелль, но она положительно сказала, что не поедет. Тщетно герцогиня старалась убедить ее, но цели не достигла. Возвратились к регенту, и тот сказал: „Там, где мягкость не производит действия, надо употребить силу”.

И вместе с Турдоннэ и герцогиней Виллькье он послал господина де Лионн, своего капитана гвардии с двумя офицерами. И сказали госпоже д'Орлеан, что все они (tout ce monde) получили приказ усадить ее в карету. Когда она увидела это, то разделась догола, бросилась на свою постель, велела войти к ней капитану де Лионн и спросила его, неужели он будет настолько нагл, что наложит дерзкую руку на тело „дочери от крови Франции…”

Какое возмутительное нахальство! „Дочь от крови Франции” (une fille du sang de France!)… Да последняя французская прачка и судомойка также имела полное право сказать, что она „дочь от крови Франции…” Да еще лежит голая, думая соблазнить храброго капитана.

Господин де Лионн, смущенный, воротился к регенту, который тогда послал к своей дочери принцессу де Конти, чтоб ее урезонить, и приказал, что если принцесса не успеет в этом, то мадам Орлеан завернут в матрац и унесут. Принцесса Конти явилась к ней и только при помощи слез и молений убедила ее отправиться. Ее увезли в Шелль, в четырех милях от Парижа. Ей оставили звание аббатисы, но без всякого авторитета. Когда же, после некоторого времени, аббатство де Сент-Антуан в Париже осталось вакантным, она просила себе это аббатство. Просьбу ее уважили, но только с тою оговоркой, что звание ее будет лишь номинальным. Наконец, через несколько лет она умерла, прося похоронить ее в аббатстве о-Буа, что и было исполнено. Ее погребли на клиросе под мавзолеем из белого мрамора».

Так записано в «мемуарах» нашей героини. Но ее почтенный историограф Люсьен Перей говорит, что рассказ Елены не согласуется со свидетельством матери регента и бабушки скандальной настоятельницы аббатства о-Буа. Последняя очень любила свою внучку и не рисует ее такими мрачными красками, как Елена. Она совершенно умалчивает о пребывании своей внучки в аббатстве о-Буа и говорит лишь о назначении ее в монастырь Шелль. «Совершенная точность рассказа Елены, – говорит Люсьен Перей, – который мы могли проверить, дает ему большой перевес».

«Был в аббатстве о-Буа, в общественной зале, – говорит Елена, – прекрасный портрет мадам Орлеан над камином. Портрет ее был стоячий, у ног ее видны были скипетры и короны, которые она попирала. В одной руке она держала распятие, а другой возлагала на жертвенник терновый венок. Что было особенное в этом портрете, это то, что она была одета монахиней, и ноги ее были босые».

По свидетельству Люсьена Перея, настоятельница Орлеан была янсенистка. Ее отец, регент, покровительствовал учению янсенистов на зло двору, который принадлежал к противной секте. Он, по всей вероятности, и дочери внушил идеи янсенизма, и под влиянием его приверженцев аббатство о-Буа ревностно придерживалось янсенизма. Монахини того аббатства так открыто исповедовали свое верование, что монастырь их считался отрешенным в течение последних лет управления им госпожою Ришелье. А теперь, по вине регента, попали в милость и монахини аббатства, и парижский архиепископ Кристоф де Бомон, открытый враг янсенистов, согласился в 1777 году дать конфирмацию юным воспитанницам аббатства о-Буа.

Наша героиня обстоятельно рассказывает об этом событии, и не без ядовитого юмора.

«Готовили меня тогда, – говорит она, – к конфирмации, ибо я должна была быть конфирмованной на Духов день. Так как матушка Катр-Тан была ярая янсенистка, то я, чтобы сделать ей любезность, надумала сказать ей, что я боюсь, как бы архиепископ вместо того, чтоб конфирмовать меня Духом Святым, не конфирмовал нечистым духом. Матушка Катр-Тан вместо того, чтоб побранить меня, чрезвычайно смеялась этой шутке. И когда я всем это разболтала, то через матушку Сент-Амбруаз дошло это и до госпожи де Рошшуар, которая призвала меня к себе и чрезвычайно намылила мне голову. Она решила, что я совсем не буду конфирмована, разве только через год.