Вельможная панна. Т. 1 - [25]

Другая (опять сатирик!), гневная, возвышая голос:

– Отдайте мне мою терку!

– Они продолжали, – говорит Елена, – так дико и так громко, что пансионерки покатились со смеху.

Настоятельница, удивленная, спросила, что там такое, и когда ей сказали, то она приказала передать этим дамам, чтоб они успокоились и что она купит им каждой по терке; но, возвратясь в депо, они продолжали дуться друг на дружку целых восемь дней, и всякий раз, когда они говорили о сахаре или о чем-либо ссужаемом, то госпожа де Сент-Ромуальд тотчас рассказывала историю о своей терке, что она у нее была одна, и что она ее ссудила, и что ее у нее потеряли. Тогда госпожа де Сент-Жермен говорила, что это неправда, – и мы забавлялись тем, что постоянно заставляли их спорить».

Наконец кончилось скучное «послушание» в депо, и наша героиня простилась и с ворчливыми старухами и с историей о пропавшей терке. Но ее ждало новое «послушание» – в столовой, где она должна была прислуживать пансионеркам за столом, накрывать на стол с помощью сестер-послушниц, приводить в порядок столовую, наблюдать за посудой. Однако это не мешало ей упражнять свои «таланты», как выражается почтенный Люсьен Перей. Этими талантами невысокой ценности, с философской точки зрения, были «танцы»! На развитие этих сомнительных «талантов» убивалось лучшее время, которое могло бы быть употреблено на что-либо более благородное.

«В это время, – не без гордости хвалится наша героиня, – я танцевала в балете „Орфей и Евридика”, который мы исполняли на нашем прекрасном театре. В нем было очень много декораций, он находился в углу сада, недалеко от старой заразной больницы. Всех нас было пятьдесят пять танцующих. Девица де Шуазель танцевала Орфея, девица де Дама – Евридику, я – Амура, девицы де Шовиньи и де Монсож – двух прислужниц. Было десять участниц в погребальном шествии, десять изображавших фурий, десять следовавших за Орфеем и десять – за Амуром.

В эту зиму мы играли также „Полиевкта” в монастырском же театре. Я играла Полину, девица де Шатильон – Полиевкта и девица де Шуазель – Севера. Сошло очень хорошо. Вскоре после того мы разучивали „Сида”. Я играла Родрига и, наконец, Корнелия в „Смерти Помпея”».

Наша героиня не могла не гордиться своими сценическими успехами, потому что о них говорил «tout Paris!» – точно не о чем было больше говорить, потому особенно это странно, что подпольно уже готовилась революция. Это были танцы в вулкане…

Юные актрисы так увлекались танцами и сценой, что большую часть свободного от «послушаний» времени посвящали этим пустым занятиям, постоянно то репетируя роли, то прыгая. Благосклонная же публика-зрители – из родителей пансионерок и их друзей. Так забавлялся высший парижский свет, пока не грянул гром…

Нашей героине предстояло новое, после депо, «послушание».

После депо и после двухмесячного «послушания» в столовой наша Елена роль почетной горничной при столовой должна была переменить на роль вроде как бы благородной дворничихи. Это было «послушание» у ворот монастырской ограды, на каковой почетной службе Елена пробыла пятнадцать дней. И здесь она говорит о своих товарках по «послушанию». Их было пять. Девица де Морор, четырнадцати лет, довольно хорошенькая, но глуповатая, без всякого остроумия. Девица де Нагю, семнадцати лет, хорошенькая и любезная. Девица де Шабрильян, безобразная, неостроумная, четырнадцати лет. Девица де Барбантанн, пятнадцати лет, с лицом мальчика, большая повеса, хорошенькая, очень хорошо танцевала.

«Наша обязанность была, – говорит Елена, – сопровождать привратницу, когда она шла открывать ворота монастырской ограды. Тут было много хлопот: то учителя входили, то доктора, то директора, так что к вечеру обе привратницы де Фумель и де Прадин очень уставали. Первой мы не любили, потому что она была язвительна, суха и зла.

Башня, куда я была после помещена, мне больше нравилась: откуда весь день видишь множество народу. Я находилась там с Омон, Коссэ и Шалэ, все любезные.

– Две башенные, госпожи де Кальвиссон и де Нюгарэ были сестры. Последняя очень любила чтение и была очень образованная особа».

Тут наша героиня говорит, с какими трудностями приходилось исполнять то башенное «послушание» и как оно было утомительно, хотя и забавляло их. Не забыла Елена дать портреты своих товарок и по башне.

«Омон было восемнадцать лет, с талантами (в танцах?), с умом (в ногах?..) Она была очень хорошенькая и через несколько времени вышла замуж.

Коссэ не было и двенадцати лет. Она была некрасива, но исполненная грации и очень деликатная. Много позже она вышла замуж за герцога Мортмара.

Госпожа д'Аво (это та, что двенадцатилетней девочкой была обвенчана со старым уродом), о которой я уже говорила, была милая, добрая, но глуповатая, даже fort bete.

Наконец, девица де Шалэ очень хорошенькая, пятнадцати лет, часто больная».

В конце концов, наступило последнее «послушание» для нашей героини. Это – «communaute», служение обществу, гостям аббатства. Тут нужны были и светскость, и умение развлекать гостей, чем особенно, кажется, отличалась девица из знаменитой впоследствии фамилии Талейран. В такой же роли была не последнею и наша героиня, попавшая в «communaute»!