Велимир Хлебников - [117]
И Хлебников, и он сам склоняются к переезду. Чтобы поговорить о возможном переезде, Митурич отправляется к лечащему врачу домой. Врач заявляет, что положение безнадежное и что если раньше и говорили о том, что его нужно везти лечить, то это лишь из желания избавиться от такого тяжелого больного. «Больница тут ничем помочь не может, не может дать даже бинты, — говорит она. — Имеется все в очень ограниченном количестве». Хлебникову Митурич о подробностях этого разговора, конечно, не рассказал.
Тем временем в Петрограде Николай Пунин, получив письмо Митурича и оценив всю серьезность ситуации, начинает действовать. Уже 10 июня, то есть буквально сразу по получении письма, Пунин отправляет в Санталово продукты и медикаменты. Он сообщает о болезни Хлебникова Аренсу, и вместе они принимают энергичные меры для переезда Хлебникова в Петроград. Через несколько дней для больного поэта было готово место в Мариинской больнице, обеспечен академический паек и АРА (американское пособие). Митурича Пунин мог приютить у себя в квартире на Инженерной улице. Этим известием Митурич еще успел обрадовать Хлебникова.
Чуть позже Пунин, Аренс и другие собрали деньги. 17 июня деньги были отправлены в Крестцы, но Хлебникову они уже не понадобились. Получив письмо, Митурич сообщает в Петроград последние свои новости: «Спасибо, дорогой Николай Николаевич! Вы первый откликнулись на мои письма, и за Вашу помощь. Письмо я получил в Санталове и завтра иду в Крестцы к Хлебникову с приятными для него вестями. Но, кажется, уже поздно его везти, он очень плох. 4 дня тому назад мне говорила врач, что у него началась гангрена от пролежней, и сам он, указывая на черные пятна на ногах, сказал: „гангрена“. Но если он захочет ехать, мы его все-таки повезем к Вам в Петербург. Последнее время у него все время высокая температура и очень раздраженное состояние. Он всех от себя гнал, чем очень затруднил за собой уход, что, может быть, еще ускорило его раздражение. Мнение врача — положение безнадежно, и теперь только вопрос в неделях, сколько протянет. Больница отказывается его дольше держать, и я хочу завтра перевезти Велимира к себе».
Итак, безнадежного больного «выписывают» из больницы, отправляя умирать домой. Митурич опять с большим трудом находит подводу, чтобы везти умирающего обратно в Санталово. К тому времени всякое движение причиняет Хлебникову нестерпимую боль. 23 июня приехала подвода.
Больного одели, завернули в одеяло и двинулись в путь. Хотя старались ехать медленно и осторожно, при каждом толчке Хлебников стонал. К вечеру они прибыли в Санталово. Вся деревня сбежалась смотреть.
Хлебникова положили в предбаннике той самой бани, которую недавно они рисовали вдвоем с Митуричем. Теперь на окне стоит кувшин с цветами. Маленький Вася приносит еще букет васильков. «В цветах вижу знакомые лица…» — говорит Хлебников. Он ослаб и вскоре заснул. Наутро его речь делается затрудненной, едва можно было разобрать слова. «Мне снились папаша и мамаша. Мы были в Астрахани… Пришли домой к двери, но ключа не оказалось», — говорит он. Днем он сам выпил настойки. После этого заметил: «Я знал, что у меня дольше всего продержится ум и сердце». Ночью прилетала ворона и стучала в окно.
26 июня Митурич написал письмо Л. Аренсу: «С Хлебниковым вот как: 23-го в больнице окончательно решили безнадежность положения Велимира и сомневались даже, что я его довезу до деревни (15 верст). Но сам он желал очень этого и с трепетом ждал часа отъезда из больницы. Я его помыл, переодел в свое, причем он настаивал, чтобы ему надели брюки и сапоги, что, конечно, не было осуществимо, т. к. не на что одевать, у него уже выпало мясо около тазобедренного сустава и обнажена кость. Вообще разлагается невероятно быстро, так что думать о приостановке процесса нельзя (мнение врача больницы Бассон). Сегодня третий день, как он проводит у нас. Головы не поднимает. Распухли шея, язык. Речь совершенно непонятная, едва пьет, дышит с трудом, в горле клокочет. „Уже ходит хорохоль“, — сказал один старик-мужик — предсмертное дыхание. Ему уже ничего, конечно, не нужно. Но теперь наступит другая задача: собрать все его творчество, которое потерпело „страшный разгром“, как он говорит, за весь его жизненный путь».[130]
27 июня на вопрос: «Трудно ли тебе умирать?» — он ответил: «Да». «Когда утром я пришел к нему, — записывает в дневнике Митурич, — то Велимир уже потерял сознание. Я взял бумагу и тушь и сделал рисунок с него, желая хоть чтонибудь запечатлеть. Правая рука у него непрерывно трепетала, тогда как левая была парализована. Ровное короткое дыхание с тихим стоном и через большие промежутки времени полный вздох. Сердце выдерживало дольше сознания. В таком состоянии Велимир находился сутки и наутро в 9 часов перестал дышать».
Но на этом земные мытарства Хлебникова еще не кончились. Митурич не хотел хоронить своего друга по православному обряду, со священником. Кладбище было в деревне Ручьи, за 12 верст от Санталова.
Митурич вспоминает:
«Узнав, что похороны намерены совершать без церковного обряда, <священник> сказал, что не допустит покойника на православное кладбище. Тогда я отправился в Борок, в сельсовет за 3–4 версты. Там мне говорят, запинаясь, чтоде тоже не знают, как поступить, у них первый случай, когда хоронят „гражданским браком“. И это была не оговорка случайная, а все присутствующие там мужики принимали участие в обсуждении вопроса и не однажды употребляли выражение „гражданским браком“. Очевидно, оно имело у них универсальный смысл действия вне церковных обрядов, чего бы вопрос ни касался.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».
Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.