Великолепный век. Тайная жизнь восточного гарема - [45]

«Спектакль давался в саду, под деревьями; низкие табуреты для местных жителей и соломенные стулья для гяуров представляли собой партер, – писал Т. Готье. – Публика собралась многочисленная. От трубок и наргиле поднимались в воздух голубоватые спирали, сливаясь в ароматный туман над курильщиками, а головки трубок светились на земле, как светлячки. Синее ночное небо, усыпанное звездами, служило потолком, а луна заменяла люстру; официанты сновали взад и вперед, разнося кофе и воду, без которых не обходится ни одно турецкое зрелище.

…Театр кара-геза устроен еще проще, чем балаганчик Полишинеля: угол между двумя стенками затягивают плотной тканью, в которую вставлен прозрачный белый квадрат, высвечиваемый сзади одной-единственной плошкой. Роль оркестра принимает на себя бубен. Импресарио стоит в треугольнике из двух стен и занавеса, двигает фигурки и произносит за них текст.

Квадрат, где предстояло двигаться маленьким актерам, светился во тьме, притягивая нетерпеливые взгляды. Вскоре между полотном и пламенем плошки возникла тень. Прозрачная разноцветная фигурка прильнула к газовой ткани. Это был китайский фазан на кусте. Вздрогнул и загудел бубен, и пронзительный гортанный голос затянул протяжную монотонную песню в неуловимом для европейских ушей ритме. Пение звучало в полной тишине, ибо при появлении фазана шум разговоров и тот невнятный гул, какой неизбежно создает всякое скопление людей, даже самых спокойных, внезапно смолкли. В переводе на наш театральный язык это были поднятие занавеса и увертюра.

…Взрыв смеха возвестил о появлении Карагёза, и гротескная фигурка высотой в семь-восемь дюймов, нелепо жестикулируя, остановилась перед оградой.

Карагёз заслуживает отдельного описания. Его маска – разумеется, существующая лишь в виде силуэта, как того требует принадлежность к театру теней, – являет собой довольно удачную карикатуру на турецкий тип…

…В отличие от марионеток Серафена он не выделяется черным непроницаемым силуэтом на промасленной бумаге, а расписан прозрачными красками, как картины волшебного фонаря. Его можно сравнить с фигурой витража, извлеченной из композиции вместе со свинцовой оправой.

Представления марионеток не только веселили или осмеивали, их использовали и для того, чтобы иносказательно донести до владык то, что беспокоило народ, или сообщить о преступлениях в его окружении. Подобно «Гамлету» В. Шекспира, театр марионеток дал понять султану Абдул-Меджиду об опасности, грозящей его наследнику, которого тайно терзала супруга султана Бессиме.

«Никто не осмеливался донести султану о всех этих жестокостях; влюбленный Абдул-Меджид не поверил бы ничему, и тогда горе доносчику! – писала Мелек-Ханум. – Однако один из верных слуг нашел возможность довести о таковом положении дел до сведения своего владыки, не подвергая при этом себя ни малейшей опасности. Приглашенный для развлечения султана дать представление, называемое «Кара-Гез», он составил для этого случая несколько небольших пьес, род комедии, в которых решился изобразить перед своим государем влюбленного султана, женящегося на невольнице, и султаншу, сводящую любовные интриги с самыми низшими слугами своего дворца, жестоко обращающуюся с наследником престола, и под конец умерщвляющую его, и что все это прощается ей ее очарованным и слабым мужем.

Абдул-Меджид понял намек. Он послал за юным принцем, расспросил его, увидел на его теле следы жестокого обращения и получил от него признание во всех вынесенных им страданиях. Читатель, может быть, подумает, что после всего этого султан вне себя от ревности за ее поведение и преисполненный негодованием за своего сына, немедленно отдал повеление, по старому обычаю, завязать ее в мешок и бросить в море. Совсем нет. Оправившись весьма скоро от своего гнева, он послал за Валиде-Султаншей, и не говоря ей о причинах, побуждающих его действовать таким образом, отдал ей приказание отправить Бессиме-Ханум на следующее же утро со всеми ее драгоценностями, полученными ею от него, в загородное помещение, которое он назначил для нее».

Прогулки

Существует заблуждение, что женщины были вечными узницами своих гаремов и никогда не покидали их стен. Однако это вовсе не так. У гаремных красавиц было немало способов «выбраться в люди». Они посещали родных, базары, парки, катались на лодках (каиках) и т. д. Отдельных дам даже отпускали в небольшие отпуска «по болезни», когда лекари рекомендовали сменить климат для поправки здоровья.

На прогулки гаремы выезжали в задрапированных экипажах в сопровождении кальф, служанок и под охраной конных евнухов. Если это были женщины султанского гарема, то выезды превращались в грандиозную процессию.

Излюбленными местами прогулок были Сладкие воды Азии и Сладкие воды Европы – райские уголки на берегах Босфора. Здесь были устроены фонтаны и водопады, беседки, разбиты цветники и парки, проложены дорожки.

«Дамы выходят из своих экипажей, для них расстилают ковры, и они садятся с своими невольницами за роскошно убранные столы, уже заранее приготовленные по этому случаю, – вспоминала Мелек-Ханум. – В убранстве и роскоши этих столов дамы соперничают друг перед другом и щеголяют блеском золотой и серебряной посуды. Нельзя при этом не обратить внимания на некоторых знатных дам, окруженных своими невольницами и грациозно сидящих в богатых малиновых платьях, обшитых золотой бахромой, а также на бесчисленное множество лодок, снующих по реке, и на оркестр музыки, помещающейся неподалеку от дам. Разнообразные плащи, красные, зеленые, голубые; щегольские экипажи, общее оживление, вызываемое звуками музыки, приезд и отъезд экипажей, кавалеры верхом и пешком, разнообразные костюмы слуг, евнухов, курьеров и продавцов фруктов – все это вместе представляет живописное зрелище.»