Великолепная четверка - [15]

— Да я и сам вроде как казак, — зевая, произнес Данька.

— Ты — хороший. Правильно тот, в очках, сказал: разные, видно, казаки бывают. А цыгане — они хорошие, — голос Яшки погрустнел.

— Спи, утром с твоими обидчиками разбираться будем…

12

Не разобрались они тогда с обидчиками Яшки. Утром разведка вернулась назад по следу отряда и недалеко от лагеря нашла пересечение двух дорожек лошадиных копыт. В ближайшем хуторе разведчики узнали, что проезжал отряд бурнашей с табуном в два десятка лошадей. Гнаться за ними было поздно, да и у красных партизан была другая цель. Поэтому командир повел отряд прежним маршрутом. А за погибших родственников Яшки он поклялся отомстить. Сам цыганенок естественно влился в их дружную компанию. Правда, Валерка ужасался его дремучести, но Данька нового бойца в обиду не давал. А тот любой спор старался перевести на лошадей или сбрую — тут Яшке не было равных. Он своими знаниями и бывалого казака мог в тупик поставить. Где уж на этом поле тягаться с ним городскому гимназисту!

Данька усмехнулся и прибавил шаг.

Зато Яшка оказался смелым и преданным товарищем. Пусть грамоты он не знал, зато природная смекалка у цыгана была развита отлично. Умел Яшка и к врагу подкрасться незаметно, и повеселить бойцов хорошей песней. Егор, который так усердно ловил «вора», после в нем души не чаял.

— Как чертов сын заворачивает славно! — восхищался он, когда цыганенок брал в руки гитару и сам пускался в пляс.

Погиб Егор вместе с батей и другими казачками в том последнем страшном бою. Чем больше Даниил об этом думал, тем больше убеждался, что не случайно все это произошло. Не стал бы Лютый просто так делить свою банду на две части, когда знал, что партизанский отряд Ларионова может наскочить в любую минуту. Не так Сидор глуп. А, значит, хитрым маневром заманивал он отца в ловушку. О том и пулеметы, спрятанные в кустах, говорят.

Чтобы захватить красных врасплох, нужно было, чтобы верный человек сообщил им информацию о противнике. Иначе без дополнительной разведки командир не бросился бы наперерез отряду Лютого. От кого же передали казаки, посланные в станицу, отцу весточку? Эх, спросить бы тогда…

Данька дошел до кладбища, расположенного за околицей, и присел на кочку. Слишком еще рано, опасно идти в станицу засветло. Отдающая при каждом движении резкой болью спина призывала к двойной осторожности. Тем более что он сам не решил еще, по какому адресу податься.

Вот с этого момента и начинается чистое гадание. Надежных людей, на слово которых мог безоглядно положиться батя, Данька знал трех: тетку Дарью, дядьку Корнея и деревенского священника отца Миколу.

Тетку Дарью бурнаши схватили вместе с Ксанкой, значит, она не предавала ни сестру, ни отца. Данька вспомнил ее доброе жалостливое лицо, склоненное над ним после порки. Она обмыла и смазала его израненную спину, она делилась с ними последним хлебом и скудной одежонкой…

Парень сжал зубы и помотал головой, отгоняя слезы. Не время сейчас. Нужно сражаться с врагами, отомстить за батю и освободить тетку Дарью с Ксанкой.

Отец Микола… Данька знал его с детства, а батюшка не только его с сестрой, но и отца Ивана Ларионова крестил когда-то в деревенской купели. И хотя, вернувшись с флота, батя называл себя атеистом-безбожником, но к священнику относился уважительно. Многих станичников поддерживал в военные годы отец Микола и добрым словом, и церковным зерном. И их семье помогал, пока не вернулся Ларионов-старший.

Валерка, правда, называл попов пособниками буржуев и капиталистов, но это он в книжке вычитал. А Данька предпочитал доверять мнению бати и собственному опыту. Что может знать автор самой умной книжки об отце Миколе? Ровным счетом ничего.

Третьим доверенным человеком был друг отца по Черноморскому флоту Корней Чеботарев. Познакомились они на линкоре «Быстрый», оказались земляками (родная станица Корнея была всего-то верст за сто от Збруевки) и подружились. «Вдвоем-то легче нести службу», — говорил всегда Ларионов-старший. В самом начале Гражданской дом дядьки Корнея по какой-то причине сгорел, и матрос к пепелищу не вернулся, а осел в Збруевке. Батя помог ему обустроиться. Дядька Корней оказался оборотистым человеком: завел трактир, гнал самогон и жил не тужил. За эту мелкобуржуазную склонность очень ругал его отец:

— Где твоя красвоенморовская сознательность? Что ты живешь, как тина?

— Я, Иван, досыта навоевался, теперь пожить спокойно хочу, — отвечал Чеботарев.

— Не завоевали мы пока спокойного времени, — отвечал Ларионов. — На печи валяться — значит контрреволюцию делать! Вспомни Севастополь! Ты побольше моего на митингах-то выступал.

— Было и прошло, я свое отдал — контузию имею и ранение. На коне с больной головой скакать трудно, — объяснял Корней свою инертность. — А тебе, Иван, завсегда помогу, чем смогу. Морская дружба — она самая крепкая.

— Эх ты!.. — махал рукой красный моряк и спор затихал до следующего подходящего момента.

— Ничего, авось одумается матрос, — повторял все батя, но дядька Корней бросать свой трактир никак не хотел. Даже когда станицу заняла банда Лютого, он остался на месте. Зато красный отряд заимел ценного помощника, ведь в трактире под пьяную руку бурнаши выбалтывали много ценного. При оказии Чеботарев слал другу-моряку весточку, но обстоятельства складывались так, что случалось это все реже.