Великое восстановление наук. Разделение наук - [60]

Перейдем теперь к метафизике. Мы отнесли к ней ^ исследование формальных и конечных причин. Это могло бы показаться бесполезным в той мере, в какой это относится к формам, поскольку уже давно укрепилось твердое мнение, что никакие человеческие усилия не в состоянии раскрыть сущностные формы вещей или их истинные отличительные признаки. А между тем это мнение подтверждает наше убеждение, что нахождение форм является наиболее достойной исследования областью во всей науке. Что же касается возможности открытия, то существуют, конечно, неумные и ленивые путешественники, которые, видя перед собой только море и небо, считают, что впереди вообще нет никакой земли. Но в то же время прекрасно известно, что Платон, созерцая весь мир с высоты своего гения, как с высокой скалы, в своем учении об идеях уже видел, что формы являются истинным объектом науки, хотя он и не сумел воспользоваться плодами этого в высшей степени правильного положения, поскольку рассматривал и воспринимал формы как нечто совершенно отвлеченное от материи и не детерминированное ею. Именно по этой причине он свернул с правильного пути и обратился к теологическим спекуляциям, что наложило отпечаток на всю его естественную философию и испортило ее. Поэтому если мы внимательно, серьезно и искренне обратимся к действию и практике, то без большого труда сможем в результате исследований достичь знания того, что собой представляют те формы, познание которых могло бы удивительным образом обогатить и облагодетельствовать человечество. Ведь формы субстанций (за исключением только человека, о котором Писание говорит: "Он создал человека из глины земной и вдохнул в облик его дыхание жизни", а не так, как об остальных видах: "Пусть произведут воды..."; "Пусть произведет земля...") ^, я повторяю, виды всех существ (поскольку теперь число их значительно увеличилось благодаря скрещиваниям и пересадкам) так перепутались и усложнились, что либо вообще не имеет смысла исследовать их, либо следует на время отложить настоящее их исследование и приняться за него только после того, как будут открыты и исследованы более простые по своей природе формы. Ведь было бы нелегко и совершенно бесполезно исследовать форму того звука, который образует какое-нибудь слово, так как сложением и перестановкой букв можно образовывать бесконечное множество слов; исследовать же форму звука, который выражается какой-нибудь простой буквой (т. е. исследовать характер артикуляции данного звука), -- это вполне доступно и даже легко; а как только мы познаем эти формы букв, они тотчас же приведут нас к познанию форм слов. Точно так же, кто станет тратить усилия на исследование формы льва, дуба, золота или даже воды или воздуха? Исследование же формы плотного, разреженного, горячего, холодного, тяжелого, легкого, осязаемого, газообразного, летучего, связанного и тому подобных состояний и движений, перечисленных нами в значительной мере, когда мы говорили об изучении физики, и обычно называемых формами первого класса, которые (подобно буквам алфавита) не так уж многочисленны, однако составляют сущности и формы всех субстанций, -- такое исследование, повторяю, и есть именно то, что мы пытаемся сделать и что составляет и определяет ту часть метафизики, которую мы сейчас рассматриваем. Это, однако, не мешает и физике, как об этом уже было сказано, заниматься исследованием тех же самых свойств и состояний, но только с точки зрения преходящих причин. Например, если будет идти речь о причине белизны снега или пены, то правильным будет определение, что это тонкая смесь воздуха и воды. Но это еще очень далеко от того, чтобы быть формой белизны, так как воздух, смешанный со стеклянным порошком, точно так же создает белизну, не чуть не хуже, чем при соединении с водой. Это лишь действующая причина, которая есть не что иное, как носитель (vehiculum) формы. Но если тот же вопрос будет исследовать метафизика, то ответ будет приблизительно следующий: два прозрачных тела, равномерно смешанные между собой в мельчайших частях в простом порядке, создают белизну. Я считаю, что эта часть метафизики не получила еще необходимого развития. И это неудивительно, потому что с помощью того метода исследования, которым пользуются до сих пор, никогда не удастся проникнуть в формы вещей. Корень этого зла, как, впрочем, и всех остальных зол, состоит в том, что люди, как правило, и слишком поспешно, и слишком далеко уходят от осмысления практического опыта и конкретных фактов и вещей, целиком погружаясь в свои чисто умозрительные размышления.

Польза же, приносимая этой частью метафизики, которую я отношу к числу дисциплин, требующих дальнейшего развития, исключительно велика по двум причинам. Первая причина состоит в том, что вообще является обязанностью всех наук и их подлинной силой -- сокращать (насколько это допускает требование истины) длинные и извилистые пути опыта и тем самым находить ответ на старинную жалобу о том, что "жизнь коротка, а путь искусства долог" ^. Лучше всего это можно сделать, собрав воедино наиболее общие научные аксиомы, имеющие силу по отношению к материи любой индивидуальной вещи. Ведь науки образуют своеобразную пирамиду, единственное основание которой составляют история и опыт, и поэтому основанием естественной философии служит естественная история. Ближе всего к основанию расположена физика, ближе всего к вершине -- метафизика. Что же касается конуса, самой верхней точки пирамиды, т. е. высшего закона природы, или "творения, которое от начала до конца есть дело рук Бога" ^, то я серьезно сомневаюсь, может ли человеческое познание проникнуть в эту тайну. Во всяком случае эти три области знания составляют три подлинные ступени науки; для тех, кто гордится своим знанием и готов подняться против богов, они подобны трем попыткам гигантов подняться на Олимп: