Великое посольство - [8]
— Если бы мы с братом осмелились посоветовать шахиншаху порвать с Москвой, мы тотчас лишились бы всех его милостей, а заодно с милостями и головы. И на что нам тогда благоволение султана! Нет, Реджеб-ага, не ждите от нас помощи в этом деле. Вы прибыли сюда по султанскому повелению — сами и постарайтесь убедить шахиншаха отказаться от союза с Москвой.
— Убедить шахиншаха… — горько повторил Реджеб-ага. — Уж будто вы и на деле считаете, что шах Аббас может поддаться моим убеждениям, настояниям или даже угрозам!
— А вдруг! — насмешливо отозвался Олпан-бек. — Попытайтесь…
— Я уже не раз пытался.
— Попытайтесь еще. Известно — капля точит камень!
— Камень… Шах Аббас не простой камень. Он тверд как алмаз.
— Что же, если так, — заключил Олпан-бек вставая, — возвращайтесь обратно в Стамбул!
— Постойте, мой друг, постойте! — Реджеб-ага, несмотря на свою дородность, проворно вскочил с места. — Есть же другой выход… Разве нельзя задержать московских послов в пути?
— Задержать московских послов? — будто не веря своим ушам, переспросил Олпан-бек. — Как же вы сделаете это, Реджеб-ага, не вызвав гнева шахиншаха?
— Я думаю… если б вы захотели…
— Да разве посмею я, верный пес своего повелителя, преступить его священную волю? — Олпан-бек воздел руки. — Задержать московских послов! Будто это возможно…
— Нет ничего проще! — воскликнул невысокий стройный человек в европейском платье, переступив порог комнаты. У него было худое, острое лицо, быстрый, пристальный взгляд. — Очень просто, — повторил он. — Все люди смертны, а значит — и московские послы!
— Наконец-то вы явились, сэр Антони! — Реджеб-ага обеими руками схватил руку вошедшего. — Вот и я говорю высокочтимому Олпан-беку…
— Поднять руку на послов, да еще особо угодных шахиншаху! — сказал Олпан-бек. — Кто решится на такое страшное дело!
— Вы, почтенный Олпан-бек… — Сэр Антони положил свою маленькую ладонь на широкое плечо персиянина. — Не играйте с нами в прятки, дорогой мой, не набивайте себе цену! Я вижу, вы торговались с Реджеб-агой, как на майдане, чтобы подороже продать жизнь московских послов. Это понятно: Реджеб-ага скуп и не любит дорого платить даже за головы врагов! Будем говорить откровенно, любезный Олпан-бек. Что вы хотите получить… за отсрочку переговоров между царем и шахом?
— Много, очень много, сэр Антони, — неожиданно ровным, спокойным голосом произнес Олпан-бек. — Ведь я рискую головой. И затем — половину денег вперед.
— Будь по-вашему! — согласился сэр Антони и, обернувшись к турецкому послу, добавил: — Первую половину вносите вы, Реджеб-ага, как более заинтересованная сторона. Я — вторую, по завершении дела. Согласны?
— Что делать… что делать… — хмуро отозвался Реджеб-ага.
Олпан-бек отвел сэра Антони к окну обширного покоя и негромко сказал:
— Ответьте мне на один вопрос, сэр Антони: вам-то какой интерес в этом деле? Отношения с Москвой у вашей страны хорошие, купцы ваши ведут с ней торговлю, никаких серьезных разногласий с Москвой у вас как будто нет. Скорей уж Турция вам враждебна: она хоть и пропускает ваших купцов, но дерет с них громадные пошлины, преграждает вам путь на восток.
— Вы неправы, почтенный Олпан-бек, — возразил сэр Антони. — Москва не пропускает наших купцов через свою землю. Она предпочитает сама покупать у вас сырой шелк и продавать его другим странам.
— Но ведь этого мало для того, чтобы…
— Может быть, и мало, почтенный Олпан-бек. — Сэр Антони зло усмехнулся. — Но мне очень хочется оказать вам услугу. Я слышал, ваша казна опять опустела, а вы любите весело пожить…
Олпан-бек отвернулся от англичанина и шагнул на середину покоя.
— Сколько же намерены вы заплатить мне, высокопочтенные? — спросил он нагло. — Ведь я могу заслужить великую милость шаха Аббаса, открыв ему ваш умысел!
— У вас нет доказательств, — спокойно отозвался сэр Антони Ширли. — Итак, перейдем к делу…
8
На третий день пути взбаламутилось море Хвалынское, загуляли грозы и бури по морю. Вставали и рушились воды, черное небо метало в посольских людей снопы огненных стрел, глушило их яростными громами, поливало тяжелым дождем.
Корытца расшвыривало далеко в стороны, бросало с волны на волну, то вскидывая, то ввергая в кромешную бездну, а то, словно адской каруселью, завивая на водоворотах.
— Гей-гей! — кричали друг другу посольские люди. — Живы ли, здоровы ли?
Гребцы стирали в кровь ладони, силясь выровнять свои суденышки, люди, вцепившись одной рукой в борта, другой вычерпывали глиняными кувшинами воду. Три суденышка, опрокинутые волной, вместе с людьми навек скрылись в бездонной пучине. Ивашка Хромов, перемахнув через борт, выловил двух утопающих, схватив их за бороды, затем уже без нужды вновь кинулся в бушующие воды, чтобы подобрать деревянную лопату, вымытую из лодки налетевшей волной.
— От дурень! — сердито сказал Кузьма, принимая из Ивашкиных рук лопату и втягивая его обратно в лодку. — Дурень и есть…
Буря не унималась. На высокой волне подбросило Никифорову лодку, опрокинуло вверх днищем, и посыпались из нее причетники, словно котята из мешка. Но здоровенные монахи, отъевшиеся на монастырских хлебах, не польстились на райскую скудную трапезу. Дробя волны взмахами крепких рук, пробились они к своей опрокинутой ладье, перевернули ее, оседлали, уселись по местам, затем прокричали хвалу господу и с новой силой пустились в драку с набегавшими на ладью волнами.
