Великое посольство - [26]
26
Кузьма и поп Никифор поселились в одном покое и при себе хранили коробью с посольскими бумагами.
Проснувшись на рассвете, Кузьма принялся будить храпевшего попа Никифора:
— Вставай, отец Никифор, вставай же! Наказ читать будем!
Но Никифор продолжал храпеть. Тогда Кузьма ухватил его за ноги и стащил с кошмы на пол.
— A-а? Что такое? — Никифор вскочил с полу, бросился к коробье и схватил ее руками. — Что случилось?
От зычного голоса Никифора проснулись и все остальные посольские люди. Из соседнего покоя притащился заспанный, хмурый Вахрамеев.
— Чего раскричались, сороки? — спросил он сердито. — Сон доглядеть не дали, суматошные! От шаха, что ли, какая весть?
— Отец Никифор наказ читать будет, — спокойно сказал Кузьма.
— С того и суматоха? — еще сильнее озлился Вахрамеев. — Экое дело — наказ читать! Я и без наказа с посольским делом управлюсь, а вам, мужичью, наказ и вовсе не к чему! Ишь, послы выискались…
— Видали мы, Вахрамей, как ты посольское дело правишь, Москву срамишь! То-то при живых послах тебя не видать, не слыхать было, небось они знали тебе цену… — Кузьма повернулся к Никифору: — Поснедаем и за дело, отец Никифор!
Вахрамеев, зашедшись от гнева, что-то бормотал онемевшими губами, пока наконец не выкрикнул:
— Да я тебя… да я тебя… батожьем! Вот ужо велю Мелкумке, он на тебе живого места не оставит, наглый мужик, стоерос! — Он передохнул, затем продолжал спокойнее: — Да ты в своем ли уме, дурья твоя голова? Да ведаешь ли, кому дерзости сказываешь? Я же двоюродным племянником прихожусь великому послу государеву, князю-боярину Тюфякину, упокой господи его праведную душу! А ты кто есть? Тля, пыль дорожная, прах земной!..
Кузьма шагнул к Вахрамееву и положил ему на плечо тяжелую руку. Тот в испуге пригнулся.
— Вот что, боярский племяш, отцепись от меня, не вводи в грех, — произнес Кузьма с угрозой. — Не нужен тебе наказ — ступай в свой покой, сон доглядывай. — Он повернул Вахрамеева и чуть подтолкнул в спину.
Вахрамеев, что-то бормоча про себя, выбежал из покоя.
— Вот тебе и пыль дорожная! — Ивашка прыснул от смеха. — А сам пятки кажет, родич боярский!
Кузьма цыкнул на него, но Ивашка не унимался, его так и разбирал хохот.
— Помолчи, стрелец, — степенно сказал Петр Марков, кречетник, любивший во всем лад и порядок. — Не пристало тебе над дворянином тешиться…
— Сказано — заткнись. Ивашка. — Поп Никифор прихватил согнутой в локте рукой Ивашкину шею и громадной ладонью зажал ему рот, пока Ивашка не посинел от натуги. — Так-то лучше… А теперь за трапезу!
Трапезовали в большой палате, которая стала местом сбора всех посольских людей: из нее вели двери во все остальные покои, и один ход — прямо на улицу.
Когда насытились, смиренный чернец Кодя, единственный оставшийся в живых из всего Никифорова причта, прибрал со стола посуду и оставшуюся снедь.
— Приступим к наказу, братие.
Никифор расправил на столе длинные столицы и, водя по ним пальцем, принялся медленно читать наказ. Читал час, другой, третий, а люди слушали всё с тем же прилежным вниманием, не отводя глаз от чтеца.
— «…А ежели Аббас шах, в то время как послы придут в Персиду, будет в дороге и велит им быть у себя на посольстве в дороге, а сам будет в то время сидеть на коне, то послам в то время на посольство не ходить, а говорить приставам и ближним шаховым людям, что шах делает не по прежнему доброму обычаю и тем великому государю-царю Федору Ивановичу, всея Руси самодержцу, нелюбовь сказывает…»
— Я так понимаю, — прервал чтеца Петр Марков, кречетник, любивший во всем полную ясность. — Нельзя, чтобы шах сидел на коне, когда государевых послов принимает. Верно я говорю?
— Понятное дело: нельзя, — отозвался Кузьма.
А Никифор продолжал:
— «…Ежели пристав или шаховы люди станут говорить, что им, послам, шаха целовать в ногу, как то у шаха в обычае ведется, то им, послам, Василию Тюфякину и дьяку Семейке Емельянову, на том стоять накрепко и в ногу шаха не целовать…»
— Вот еще дело какое! — вскричал Ивашка и даже вскочил со скамьи. — Где же это видано, в ногу целовать!
— Помолчи, Ивашка, — сказал поп Никифор, подняв голову от столпцов и не отводя пальца от строки. — Вольному воля: кому в охотку, пускай куда хошь целует. А московским послам не подобает, потому что царство наше сильное и великое…
— А я не так понимаю, — отозвался Кузьма Изотов. — Дело не в том, что царство наше сильное. Иное, хоть и малое царство, честь свою превыше всего ставит, и потому великим и сильным становится. А иное, пусть и великое царство, ради корысти или страха поступается честью, и потому нет в нем настоящей силы… Поведал мне один старец многознающий и большой грамотей. В давнее время, когда Русь еще под татарами была, рязанский князь Олег всячески угождал хану татарскому и то же своему люду наказывал, а вот Дмитрий — князь, сидевший в Москве, и сам не гнул головы перед татарином и в том же свой народ наставлял. Вот и сталось: Олег потерял свое княжество, а Москва сокрушила татар и всю Русь вокруг себя собрала…
— Ишь, ты… — бормотнул поп Никифор, выкатив на Кузьму серые, в красных прожилках, глаза. — Вот ты, оказывается, речистый какой!.. Что же, братие, устали? Иль дале читать?
Молодая сельская учительница Анна Васильевна, возмущенная постоянными опозданиями ученика, решила поговорить с его родителями. Вместе с мальчиком она пошла самой короткой дорогой, через лес, да задержалась около зимнего дуба…Для среднего школьного возраста.
В сборник вошли последние произведения выдающегося русского писателя Юрия Нагибина: повести «Тьма в конце туннеля» и «Моя золотая теща», роман «Дафнис и Хлоя эпохи культа личности, волюнтаризма и застоя».Обе повести автор увидел изданными при жизни назадолго до внезапной кончины. Рукопись романа появилась в Независимом издательстве ПИК через несколько дней после того, как Нагибина не стало.*… «„Моя золотая тёща“ — пожалуй, лучшее из написанного Нагибиным». — А. Рекемчук.
В настоящее издание помимо основного Корпуса «Дневника» вошли воспоминания о Галиче и очерк о Мандельштаме, неразрывно связанные с «Дневником», а также дается указатель имен, помогающий яснее представить круг знакомств и интересов Нагибина.Чтобы увидеть дневник опубликованным при жизни, Юрий Маркович снабдил его авторским предисловием, объясняющим это смелое намерение. В данном издании помещено эссе Юрия Кувалдина «Нагибин», в котором также излагаются некоторые сведения о появлении «Дневника» на свет и о самом Ю.
Дошкольник Вася увидел в зоомагазине двух черепашек и захотел их получить. Мать отказалась держать в доме сразу трех черепах, и Вася решил сбыть с рук старую Машку, чтобы купить приглянувшихся…Для среднего школьного возраста.
Семья Скворцовых давно собиралась посетить Богояр — красивый неброскими северными пейзажами остров. Ни мужу, ни жене не думалось, что в мирной глуши Богояра их настигнет и оглушит эхо несбывшегося…
Довоенная Москва Юрия Нагибина (1920–1994) — по преимуществу радостный город, особенно по контрасту с последующими военными годами, но, не противореча себе, писатель вкладывает в уста своего персонажа утверждение, что юность — «самая мучительная пора жизни человека». Подобно своему любимому Марселю Прусту, Нагибин занят поиском утраченного времени, несбывшихся любовей, несложившихся отношений, бесследно сгинувших друзей.В книгу вошли циклы рассказов «Чистые пруды» и «Чужое сердце».
Исторический роман Акакия Белиашвили "Бесики" отражает одну из самых трагических эпох истории Грузии — вторую половину XVIII века. Грузинский народ, обессиленный кровопролитными войнами с персидскими и турецкими захватчиками, нашёл единственную возможность спасти национальное существование в дружбе с Россией.
Роман основан на реальной судьбе бойца Красной армии. Через раскаленные задонские степи фашистские танки рвутся к Сталинграду. На их пути практически нет регулярных частей Красной армии, только разрозненные подразделения без артиллерии и боеприпасов, без воды и продовольствия. Немцы сметают их почти походя, но все-таки каждый бой замедляет темп продвижения. Посреди этого кровавого водоворота красноармеец Павел Смолин, скромный советский парень, призванный в армию из тихой провинциальной Самары, пытается честно исполнить свой солдатский долг. Сможет ли Павел выжить в страшной мясорубке, где ежесекундно рвутся сотни тяжелых снарядов и мин, где беспрерывно атакуют танки и самолеты врага, где решается судьба Сталинграда и всей нашей Родины?
Рассказ о белорусском атеисте XVII столетия Казимире Лыщинском, казненном католической инквизицией.
Отряд красноармейцев объезжает ближайшие от Знаменки села, вылавливая участников белогвардейского мятежа. Случайно попавшая в руки командира отряда Головина записка, указывает место, где скрывается Степан Золотарев, известный своей жестокостью главарь белых…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Подробная и вместе с тем увлекательная книга посвящена знаменитому кардиналу Ришелье, религиозному и политическому деятелю, фактическому главе Франции в период правления короля Людовика XIII. Наделенный железной волей и холодным острым умом, Ришелье сначала завоевал доверие королевы-матери Марии Медичи, затем в 1622 году стал кардиналом, а к 1624 году — первым министром короля Людовика XIII. Все свои усилия он направил на воспитание единой французской нации и на стяжание власти и богатства для себя самого. Энтони Леви — ведущий специалист в области французской литературы и культуры и редактор авторитетного двухтомного издания «Guide to French Literature», а также множества научных книг и статей.