На панели штурвала смонтированы разноцветные кнопки. Нажимаю кнопку с буквой «Р», которая связана с механизмом рулей. Они через 5 секунд повернули точно на 5 градусов, и поток раскаленных газов, отклоненный сверхпрочными лопастями рулей, изменил направление нашего полета. Мы это замечаем по лучам Солнца. Только что они косо ложились на стенку кабины, а теперь падают на пол.
Каждое мгновение на учете. Стрелка секундомера бежит по кругу, приближаясь к цифре «41», отмеченной красной чертой. Это значит, что догорают последние килограммы горючего в нижнем двигателе. Сейчас он полностью опорожнится и полетит вниз.
Зеленый свет лампы автоконтролера говорит о том, что сбрасывающее устройство исправно. Такая же лампа горит рядом: электрическая искра готова воспламенить горючее во втором двигателе. Преодолевая тяжесть, нажимаю кнопку панели с надписью «Д-2», что означает второй двигатель, а бортмеханик сжимает штурвал, чтобы действовать самостоятельно, если неожиданно откажут приборы.
Кабина вздрагивает. Меня слегка подбрасывает вверх. Это отпал нижний двигатель.
Воспламенится ли топливо во втором двигателе? Кажется, что время остановилось. Если топливо вспыхнет хотя бы на четверть секунды позже, то это изменит режим полета. Через стены кабины доносится однообразное жужжанье двигателя. Все в порядке.
Радиосигналы передают в институт показания приборов. Даже пульс, который во время полета колеблется в широких пределах, регистрируется телеизмерителями на Земле. На передачу телеграмм у нас не хватило бы времени. Руководители института находятся в телевизионной студии, где стоят приемники. Поворачивая рукоятку телевизора, я тем самым даю знать, что буду принимать передачу с Земли. Вспыхивает экран, и на нем возникают знакомые лица. Динамик доносит голос директора:
— Метеор (так нас называют), вас приветствует Земля. Мы все время…
Не успеваю дослушать конец фразы: бортмеханик перебивает:
— Падает ускорение!
Ярко горит красная лампа — сигнал тревоги. Ракета должна увеличивать скорость каждую секунду на 33 метра в секунду. А счетчик показывает 28. Как быть?
Проверяю кривую полета. Тем временем директор быстро перелистывает альбом с таблицами расчетов, а за его спиной что-то вычисляют сотрудники.
Решение надо принять как можно быстрее. Рядом с директором появляется фигура врача. Его лицо озабоченно. Он опасается, что мы так увеличим поступление горючего и кислорода в камеру сгорания, что резко возрастет перегрузка и нам будет трудно ее выдержать. Он может быть спокоен: чрезмерного сгорания автоматы не допустят.
Все происходит в какие-то доли секунды. Я нахожу нужную точку на кривой полета, поворачиваю штурвал, и скорость горения усиливается. Рвутся выхлопные газы. Прерывается телевизионная связь с Землей. Возрастает перегрузка, и веки наливаются свинцом.
Кто виновен в замедлении? Конструкторы? Нет. Они создали машину, предвидя все, что возможно; до предела насытили ее автоматами, облегчающими труд команды. По неизвестным нам причинам прибор чуть-чуть отклонился от режима, и мы немедленно его поправили. Главное, ошибка во-время замечена и устранена.
Во втором двигателе на исходе горючее: вот и он отпадает; мгновение летим по инерции, несносная тяжесть спадает с плеч, а затем она наваливается вновь.
Работает последний двигатель: еще 41 секунда ускоренного движения. Наконец они истекают. Струя газа становится все тоньше и тоньше. Двигатели поработали на славу. Достигнута максимальная скорость — 4 083 метра в секунду.
Мы не чувствуем перегрузки. Мое тело не весит столько, сколько оно весило на Земле. Я ничего не вешу. Как это неприятно!
Мы находимся на высоте 161 километра. Начинается второй этап путешествия. Теперь ракета летит лишь по инерции вверх, как громадный футбольный мяч, на высоту 539 километров. Отчетливо, как в сильный телескоп, видна часть земного шара, который кажется рельефным глобусом, разделенным на две половины: освещенную Солнцем и погруженную в тень.
Блестящим рожком тянется Байкал. Глаз охватывает все, что находится в радиусе 2 1/2 тысяч километров. Лежат города на просторах зеленой тайги. На севере, в Якутии, видны мелкие искры — молнии, прорезающие тучи. Вероятно, там гроза. Панорама так увлекательна, что от нее невозможно оторваться.
Сейчас за стенами кабины воздух сильно разрежен, его плотность в миллиард раз меньше, чем на Земле. Если бы человек на миг оказался за пределами корабля, то внутреннее давление разорвало бы его на части.
Температуру наружной атмосферы показывает световой зайчик, скользящий по шкале, прикрепленной к стене. Во Владивостоке в тени было 29 градусов тепла. Когда начался полет, зайчик стал падать. В этом не было ничего удивительного: чем выше, тем холоднее. На высоте 13 километров было 56 градусов холода; как в сильный мороз в Верхоянске. А затем… затем световой зайчик рванулся вверх. На высоте 60 километров он показал 75 градусов тепла! Температура обжигающих песков пустыни. Это наша ракета пересекала толстый слой озона — невидимую крепость, которая защищает планету, поглощая значительную часть вредоносных ультрафиолетовых лучей Солнца.
