Великое делание, или Удивительная история доктора Меканикуса и его собаки Альмы - [9]

Я достал толстенную запыленную книгу. С ее разбухших ворсистых страниц на меня глядели замысловатые значки, удивительные фигуры, символы. Некоторые из них показались мне знакомыми.

— Я их видел где-то, — сказал я.

— Видел? Ну конечно, вероятно, в учебнике химии.

— Нет, в учебнике изображен алхимик, такой растрепанный старик, важный и оборванный, рядом с какими-то колбами… Но что написано в этой книге? Здесь попадаются латинские слова.

— Да, в этой книге кое-что написано словами. Считаюсь, что это тем хуже для ее автора. У нас в доме когда-то была знаменитая «Либер мутус», так в ней не было ни единого слова — только значки и символы. Она так и называлась «Немая книга» — «Либер мутус» по-латыни.

— Неужели их можно разобрать, эти закорючки и фигурки? Отец, прочти хоть одну фразу!

— Не знаю, смогу ли. Ведь я давно, очень давно не занимался этой театрально-величественной и удивительно жалкой «наукой»… Ну вот, здесь начертана одна из изумрудных таблиц Гермеса Триждывеличайшего[1]. В ней изложен один из способов приготовления золота…

Отец окинул страницу быстрым, но внимательным взглядом, и я почувствовал, что у него многое, очень многое связано с этой книгой, с каждым ее словом, с каждым значком.

— Вот видишь, Карл, — сказал отец, — кружок с точкой посередине?.. Это знак золота, но он же обозначает и Солнце.

— А рядом Луна!

— Знак Луны обозначает серебро.

— А это я знаю — это планета Марс. Кружок — щит бога войны, и стрелка — его копье.

— А так как и то и другое лучше всего делать из железа, то знак Марса в алхимической тайнописи и обозначает железо.

— Но как это читается?

Отец откинулся, отодвинул от себя книгу и с каким-то особенным чувством, в какой-то особенной манере — я не сразу понял, что именно поразило меня, — начал читать:

— «Это верно, без обмана, истинно и справедливо. Его отец Солнце, его мать Луна… Ветер носил его в своем чреве, Земля его кормилица. Отдели Землю от огня, тонкое от грубого, осторожно, с большим искусством, и ты получишь славу мира, и всякий мрак удалится от тебя…»

Незнакомые, необычные сочетания слов, непривычные интонации, и главное — отец читал книгу на память, его глаза были закрыты.

Я медленно перелистывал страницы.

— Ты помнишь всё на память? Всё-всё?

— Я и сам удивился, — ответил мне отец. — Ведь прошло много лет. Я вспоминаю свое детство, свою молодость… Да что говорить, мне и шести лет не было, когда отец стал приучать меня к Великому Деланию… Великое Делание! Какое горькое и смешное, бесполезное и чудесное заблуждение!.. Да, Меканикусы сотни лет искали способ искусственного приготовления золота, искали настойчиво. Мы были известны среди алхимиков. Некоторые опыты проводились из поколения в поколение — от деда к внуку, от отца к сыну… Понимаешь, Карл? Один опыт, который длится сотню лет! Среди Меканикусов были аптекари, были купцы, но все свободное время твои предки проводили внизу, в подвале. Да, да, в том самом подвале, куда ты иногда ходишь мечтать и фантазировать. Но, знаешь, я не жалею ни о чем… Мое раннее, очень раннее знакомство со старинными алхимическими приемами оказалось пресерьезной школой современного химического эксперимента и анализа. Я удивлял своих учителей, образованных, настоящих химиков, не алхимиков. «Какие руки, Юстус Меканикус, говорили они мне, что за глаза!» Они не знали, что у меня руки наследника десятка алхимиков, что моя наблюдательность химика вырабатывалась в том возрасте, когда другие дети не могут самостоятельно зашнуровать свои башмаки и утереть собственный нос…

Я положил свою руку рядом с рукой отца, и мы переглянулись. У нас были одинаковые, очень схожие по своему складу руки. Они были не похожи на руки других людей. Очень ширококостые, но с длинными пальцами. Во Франции мне не раз говорили: «Ну и лапы! А ну, Карл, сожми кулак!» И правда, у меня, пятнадцатилетнего мальчишки, кулак был таким, какой не всегда встретишь у взрослого мужчины.

— Быть тебе химиком! — вдруг сказал мой отец. — Поверь, химия не такая уж неинтересная наука, если столько Меканикусов служили ей всей своей жизнью. Я не буду тебя неволить, но… — Отец вновь открыл книгу и медленно ее перелистывал.

— Отец, — сказал я, — отец, эти значки я видел там, внизу, в нашем подвале…

— В этом нет ничего удивительного.

— Они написаны на стене. Прямо на кирпичах.

— Но подвал был оштукатурен перед войной!

— Там сошла штукатурка, откололась…

Отец взял фонарь, и мы спустились вниз. Я провел отца мимо бочек из-под вина и стеклянных бутылей, к полуразвалившейся печи с вмазанными в нее стеклянными трубками.

— Это атанор, — сказал отец, — печь старых алхимиков… Так где же ты видел надпись?

Я показал ему то место, где осыпалась штукатурка. Узкий луч света падал из окна, выходившего во двор. На кирпичах темнели значки и буквы. Лицо отца стало серьезным.

— Принеси-ка мне молоток, — попросил он.

Я вихрем вылетел из подвала, а когда вернулся, отец подобранным в мусоре ломом уже осторожно и неторопливо обивал штукатурку. Потом он тщательно зарисовал значки. Мы вернулись в кабинет.

— Действительно, здесь есть надпись, и она, по-видимому, имеет смысл. Так, буква «Z»… В сочетании с соседними она обозначает «замазывание». Но я не вижу знака Великого Делания. Неужели надпись не имеет отношения к алхимии?