Великий зверь Кафуэ - [25]

I. Неделю тому назад Сердгольм вернулся из Амагансета с разбитым лицом. Он подрался на улице с тамошним бродягой, который напал на него в пьяном виде. Один из бывших там в то время фермеров рассказывал, что сторож здорово избил бродягу, который грозил ему местью. Сведения, добытые по телефону, говорят, что бродяга находился сегодня в Амагансете часов до пяти пополудни.

II. Два месяца тому назад Сердгольм обвинял местного рыбака в том, что тот украл у него табак. Затем ничего больше не было слышно об этом.

III. Три недели тому назад сюда приходил фокусник, он же и паяц, и обратился за помощью к Сердгольму, говоря, что он его двоюродный брат. Сердгольм отправил его вон на следующий день. Тогда он собрал зрителей и показал им за деньги несколько фокусов. Сердгольм, рассерженный тем, что родственник его вздумал служить потехой для людей, бросил в него тяжелую палку и сшиб его с ног. Когда фокусник оправился настолько, что мог ходить, он ушел отсюда со слезами. С тех пор его никто не видел.

IV. Этот пункт самый важный для разрешения загадки. Береговой сторож Шенк (человек, встретившийся с нами на месте убийства), поссорился с покойным из-за дочери фермера, которая любит больше Шенка. Они вступили в драку, но их успели развести. Шенк подбил глаз Сердгольму. Сердгольм грозил ему, что потом сведет с ним свои счеты. Шенк не может доказать своего «alibi». Поведение его показывает, между тем, что он человек ни в чем не повинный. Нож, найденный у него, слишком мал и не мог нанести той раны, которая была причиной смерти Сердгольма. Но как мог Шенк — или другой — убить человека и не оставить следов на песке? Вот она, та непроницаемая стена, сквозь которую, мне не пробиться, несмотря ни на какие предположения.

Профессор Равенден, Шенк и я, — отправились обратно: мы в дом № 3, а Шенк с себе на станцию. Кольтон остался ждать следователя, который прислал сказать, что прибудет тотчас же, как только ему доставят лошадь. Когда мы уходили, Шенк сказал:

— Джентльмены, боюсь, что дело это навлечет на меня большие неприятности.

— Весьма возможно, — отвечал я, — что вас даже арестуют.

— Богу известно, что я не думал убивать Сердгольма, да и никого другого. Я, правда, был сердит на него и, как на беду, находился недалеко от того места, где его убили. Единственное свидетельство, говорящее в мою пользу, это те странные следы.

— Я прослежу за ними, пока они не приведут меня к чему-нибудь, — сказал я. — Я и сам, Шенк, не верю тому, чтобы вы участвовали в этом преступлении.

— Благодарю вас, — отвечал сторож. — До свиданья!

Когда мы входили уже в дом, профессор Равенден обратился ко мне:

— Простите, пожалуйста, мое естественное любопытство. Так ли я понял, будто на песке оказались следы, которые могут считаться важным указанием?

— Профессор Равенден, — отвечал я, — это дело окружено самыми необъяснимыми обстоятельствами. Пройдите, пожалуйста, ко мне наверх и я представлю вашему суждению один факт из естественной истории.

Когда мы уселись по местам, я обратился к профессору с следующим вопросом:

— Может ли кочующий страус или какая-нибудь другая большая птица, убежавшая из зоологического сада, жить здесь?

— На основании науки это возможно. Могу я узнать значение такого вопроса? Неужели следы, о которых говорил сторож, были следами какой-нибудь птицы о двух пальцах…

— О двух пальцах? — воскликнул я с полным разочарованием. — Неужели в семействе страусовых нет ни одного вида, у которого было бы больше пальцев?

— В настоящее время нет. В течение эволюции мира лапы страуса, подобно крыльям ого, постепенно…

— Нет ли какой-нибудь огромной птицы с большими когтями и настолько сильной, чтобы она в состоянии была убить человека одним ударом клюва?

— Нет, сэр! — отвечал профессора. — Я не знаю ни одной птицы, которая решилась бы атаковать человека, за исключением страуса, эму или казуара; орудие защиты, употребляемое этими птицами, нога, а не клюв. Простите, пожалуйста, если я позволю еще спросить вас…

— Профессор Равенден, одно только существо приближалось к убитому Сердгольму — и ноги у него оказались вооруженными пятью пальцами с большими когтями. — Я наскоро набросал на бумаге изображение виденного мною следа. — Вот следы, — сказал я, пододвигая бумагу к профессору.

Трудно представить себе более точного, хладнокровного и ученого до мозга костей человека, чем профессор Равенден, а между тем при виде моего рисунка глаза у него засверкали, на щеках появился легкий румянец; он приподнялся на стуле, взглянул на меня и сказал голосом, дрожащим от внутреннего волнения:

— Вы уверены, мистер Хайнс, вы совершенно уверены, что рисунок этот правилен?

— Если и есть какая-нибудь неточность, то разве в каких-нибудь мелочах. В главных и существенных частях своих рисунок этот представляет точный снимок со следов от входа в овраг до того места, где мы нашли тело.

Не успел я договорить, как профессор выбежал уже из комнаты. Он вернулся почти тотчас же назад, держа в руках довольно тяжелый плоский камень. Он положил его на стол и, взяв мой рисунок, сравнил его с оттиском, вдавленным глубоко в камень. Мне достаточно было одного взгляда, чтобы узнать оттиск, настолько сильно запечатлевшийся в моем мозгу, что я мог бы так далеко увидеть его, как далеко могли видеть мои глаза.