Великий запой: роман; Эссе и заметки - [24]

38

Я проследовал за ним. Мусорный смотритель находился в отдаленном, едва освещенном кабинете, окрашенном в темные гнетущие тона. Стоя у изголовья пациента, он говорил:

— Устройтесь удобнее на диване. Закройте глаза. Расслабьтесь. Не думайте ни о чем. Отдайтесь полудреме. И говорите все, что вам придет в голову, не сдерживаясь, не выбирая, не оценивая. И не торопитесь.

Пять минут прошло в тишине, и лежащий человек произнес:

— Как здесь жарко.

И провел рукой по лбу. Смотритель сделал несколько записей в дневнике и спросил:

— В детстве вам иногда бывало слишком жарко?

— Случалось. Например, когда я болел корью. У меня была перина, а мать еще подкладывала мне в постель грелку.

— Это было неприятно?

— Сначала ногам было горячо. А потом приятно.

— А грелку приносила всегда мать?

— Да. Хотя один раз принесла сестра. Но она плохо ее закупорила, и вода вытекла.

— О! О! — торжествующе прошептал смотритель.

Он что-то быстро записал и спросил:

— Вам иногда случается где-нибудь забывать свой зонтик?

— Нет, этим громоздким и бесполезным приспособлением я не пользуюсь.

— Однако. Однако. А ваш отец пользовался зонтиком?

— Да. Он, кстати, всегда держался приличий.

Абиссолог что-то еще отметил и продолжил опрос. Я не понимал, куда он клонит. И даже находил возмутительным, что один человек так унижается и добровольно пресмыкается перед другим человеком, который отмечен лишь титулом и престижем. Профессор Мюмю пожурил меня за наивность и объяснил, что опрашиваемый больной — по крайней мере, в своих помыслах — опасный преступник, который, будь он смелее в юности, наверняка бы изувечил отца, надругался над матерью, ужаснул сестру и самым безобразным образом возмутил дядю, но эти завуалированные признания должны излечить его от извращенных поползновений, и те вскоре превратятся в искусные и чарующие предметы, мимо которых нам вскоре предстоит пройти, ибо — как справедливо отмечает перевернутая пословица — дурными намерениями выложена дорога в рай.

39

Мне в голову пришел один старый как мир вопрос, и я захотел его разрешить перед посещением обители богов. Этот вопрос я задал Профессору:

— А как этот мир не переполняется? Как устраняется избыток? Ведь поскольку они на самом деле не живут, то не могут и умереть.

— Мы подумали и об этом. Раз уж вы спросили, я отвечу. Но пусть это останется между нами.

Он усадил меня под латунное дерево и приступил:

— Разумеется, смерть следует как-то организовывать, иначе жизнь превратится в вечно порочный круг. Некоторые больные, особенно те, которых перевели сюда уже взрослыми, действительно умирают от своей болезни; время от времени на наших глазах какой-нибудь Неуемник взрывается, какой-нибудь Производитель превращается в статую, рояль или перьевую ручку, а какой-нибудь Объяснитель оказывается термометром или библиотечной крысой. Но молодежь, месье, бессмертная молодежь, которая родилась здесь, которая выросла здесь, как умерщвлять ее? До сих пор для молодежи ничего не делалось. Поэтому, прибыв сюда, я очутился среди орд подростков, чье постоянно растущее количество уже не вмещалось в наши больницы. Они могли все смести, они так топали, что могли проломить пол, пробить потолок и провалиться на первый этаж, где заразили бы всех.

Мне пришлось принять срочные меры. Я созвал комитет Сочинителей Бесполезных Речей и сумел убедить их написать некое количество пропагандистских произведений, дабы указать молодежи самые быстрые пути к саморазрушению.

Одни рекомендовали петлю, револьвер, утопление и прочие методы брутального самоубийства, которые имели некий успех среди молодых предрасположенных интеллектуалов, но этого было явно недостаточно.

Другие ратовали за медленное самоубийство ядами; то в стихах, то в прозе, зачастую весьма талантливо, они воспевали блаженное окаменение от опиума, театрализованное завихрение от гашиша, задыхание и помутнение от кокаина, метафизическую оторопь от эфира и разрушительное действие прочих субстанций. Это сработало и продолжает работать. Производство и торговля наркотиками по-прежнему процветают, а воспевающие их поэтические произведения распродаются на ура.

Некоторые литераторы сочиняли якобы переведенные с восточных языков трактаты, в которых объясняли, как можно, практикуя соответствующие диеты и дыхательные упражнения, быстро заработать неврастению, невропатию, кахексию, деминерализацию, чахотку и наконец превратиться в труп.

Но все это действовало лишь на так называемую интеллектуальную и творческую молодежь, а остальные по-прежнему кишели кишмя.

Тогда я призвал на помощь нескольких главных Неуемников, и те, руководствуясь моими указаниями, приступили к организованному уничтожению молодежи. Методика очень проста: берем детей в том возрасте, когда ум еще не очень развит, а страсти подчиняются любой стимуляции; держим их всех вместе, одинаково одеваем и вооружаем, а потом благодаря магическим речам и коллективным физическим упражнениям, которые должны остаться в секрете, воспитываем у них так называемый «культ общего идеала»: слепое почитание и абсолютную преданность властному крикливому персонажу, униформе, лозунгу или некоей комбинации цветов, неважно чему. После нам достаточно иметь две противостоящие группы (или больше двух, но желательно четное количество), в которых молодые люди удерживаются в эмоциональном напряжении; единственная мера предосторожности — не давать мозгу времени на работу, но это не сложно. И когда они доходят до нужной кондиции (догадались?), мы спускаем их друг на друга… После этого можно на какое-то время расслабиться. К тому же это занимает и обогащает производителей и торговцев униформой и оружием, а также призывающих к бойне авторов, один из которых недавно написал; «Молодой человек, не убитый в расцвете сил, это уже не молодой человек, а будущий старик».