А евнухи докладывают забавное.
Водит новый врач Абу Али ее сына по парку. И сидят они там, в тени деревьев, беседуют. Абу Али рассказывает истории, Маджд слушает, евнухи тоже — подслушивают…
Маджд жил в большом дворце один. Кругом было много слуг, но он оставался одиноким. Мать не подпускала к нему детей. У него не было ни товарищей, ни собеседников.
Абу Али почти не лечил его лекарствами. Давал лишь общеукрепляющие. Зато стал с ним много гулять.
Потом пришел во дворец рано утром и заставил его, самого Маджда, делать гимнастику.
Потом попросил слуг убрать мусор со дна бассейна. Этот бассейн был вырыт посреди сада, и долгие годы его не заполняли водой. Абу Али принялся учить сына Сайиды плаванию.
Через несколько месяцев ничто не угрожало здоровью Маджда. Он стал нормально разговаривать с людьми, иногда даже сам вступал в беседы.
В Рее Абу Али написал «Книгу возвращения».
Рано утром приходили к Абу Али больные, и он лечил их.
Потом Абу Али отправлялся во дворец и занимался с Мадждом.
Потом он возвращался домой, занимался с учениками. Вместе с учениками сидел и Джузджани.
Некоторые ученики приходили дважды в день — рано утром, когда Абу Али принимал больных, и вечером — на занятия философией, математикой, физикой.
Ночью Абу Али оставался один. «Канон врачебной науки» продвигался медленно.
«Хорошо бы лет пять-шесть спокойной жизни», — думал Абу Али.
Но спокойной жизни быть не могло.
Случилось самое страшное.
К Рею приближались войска султана Махмуда Газневи.
— Мало ему ежегодных походов на Индию, — говорила Сайида, — он еще и нас хочет прибрать к рукам. Он требует, чтобы мы платили ему дань, славили его в мечетях. Чтоб на наших монетах стояло его имя.
Везир Сайиды вызвал Абу Али во дворец для секретного разговора.
Абу Али знал, о чем пойдет речь. Джузджани уже с утра укладывал книги.
— Наша госпожа полна благодарности к Абу Али за излечение ее сына Маджда. И она была бы рада, если бы Абу Али остался гостем в ее городе на всю жизнь. Но Абу Али сам видит, что происходит. Город в опасности. И, как она понимает, Абу Али не хотел бы оказаться пленником султана Махмуда. Поэтому госпожа написала письмо к брату своего мужа, к Шамсу уд-Даула. Он правитель Хамадана. Здесь письмо и деньги на дорогу. Лошади и слуги готовы отправиться в путь.
Так Абу Али расстался с еще одним городом.
Вместе с Джузджани они отправились в Хамадан.
Умной Сайиде все же удалось договориться с султаном Махмудом.
Писатель Кай-Каус, внук эмира Кабуса, так рассказывает об этом в своей книге «Кабус-наме»: «Султан Махмуд ибн-Себюк-тегин послал к Сайиде гонца и сказал: „Нужно, чтобы ты ввела хутбу, и чеканила монеты на мое имя, и согласилась на дань, а если нет, я приду, возьму Рей и разрушу его“. Сайида ответила: „Скажи султану Махмуду — пока был жив мой муж, я все опасалась, как бы не привел тебя путь сюда и не напал бы ты на Рей. Но когда муж умер и обязанность легла на меня, эта забота ушла из моего сердца. Теперь, если ты придешь, я в бегство не брошусь, а пойду в бой. Ведь исхода может быть только два: из двух войск одно будет разбито. Если я тебя разобью, я по всему миру разошлю донесения, что я разбила султана Махмуда, который ранее разбил сто царей; если же ты меня разобьешь, что ты сможешь написать? Скажешь, женщину я разбил. Не достанется тебе ни донесений, ни победных стихов. Ибо разбить женщину — невелика слава. Скажут: „Султан Махмуд женщину разбил““.
И пока она была жива, Махмуд ее не тревожил, не нападал на Рей».
Но Абу Али и Джузджани были уже далеко за перевалами. Они пришли в Хамадан.
«Мне уже тридцать четыре года, — думал Абу Али, идя во дворец правителя Хамадана. — Это возраст, когда подводят первые итоги. Это возраст, когда уже построен фундамент и стены построены — остается лишь крыша да внутренняя отделка, чтобы было готово здание жизни. А где мой фундамент? Как высоко мое здание? Я еще многого не успел и почти ничего не сделал из того, что задумывал. Зачем я тогда живу?»
Он вспомнил стихи, которые сочинил недавно, в дороге:
Спокойно зажил бы, отраду обретя,
О, если бы познать, кто я! Хотя бы раз
Постигнуть, для чего скитаюсь я сейчас?
А нет — заплакал бы я тысячами глаз.
— Плакать? — сказал он самому себе. — Нет, надо не плакать.
И хотя на душе было тоскливо, он ответил самому себе своими же стихами:
Плохо, когда сожалеть о содеянном станешь,
Прежде чем ты, одинокий, от мира устанешь,
Делай сегодня то дело, что выполнить в силах.
Ибо возможно, что завтра ты больше не встанешь.
А эти строки он сочинил во время бедственной своей жизни в Джурджане в караван-сарае. Он пересчитывал тогда несколько раз в день свои монеты, и голодные мысли уговаривали его, что лучше купить лепешку из дешевого ячменного хлеба, чем несколько листов бумаги.
Во дворец Абу Али не пустили.
— Наш господин занят, — сказали ему, — он пирует, празднует победу над Хилалом.
— Но у меня к нему важное дело, — пробовал спорить Абу Али.
— Ничего, подождет твое дело, не такое уж оно важное, не важнее нашего господина Шамса.
Потом вышел какой-то вельможа.
— Это Тадж ул-Мулк, приближенный самого эмира Шамса, обратись к нему, он посмотрит, какое у тебя дело, — сказали Абу Али.