Великий Вавилон - [2]

— Кто такой этот сто седьмой? — спросил Жюль у своей облаченной в траур собеседницы.

Мисс Спенсер заглянула в регистрационную книгу.

— Мистер Теодор Раксоль из Нью-Йорка.

— Так и думал, что кто-нибудь из тамошних, — проговорил после многозначительной паузы Жюль, — а по-английски говорит не хуже нас с вами! Подавайте ему, говорит, каждый вечер «Ангельский поцелуй» — мараскин с ликером, изволите видеть. Ну уж я позабочусь, чтобы он не слишком надолго здесь задержался!

Мисс Спенсер тонко улыбнулась в ответ. «Кто-нибудь из тамошних» — в применении к Теодору Раксолю это выражение положительно взывало к ее чувству юмора, чувству, которого она отнюдь не была лишена. Она знала, конечно, и знала, что Жюль знает, что этот Теодор Раксоль — тот самый Теодор Раксоль, промышленник, именно тот единственный, третий по своему положению магнат в Соединенных Штатах, а следовательно, и во всем мире. Тем не менее она приняла сторону Жюля.

Точно так же, как на свете существовал один-единственный Раксоль, на свете был только один Жюль. И мисс Спенсер инстинктивно разделяла негодование почтенного коллеги, возникшее при виде человека, — будь он какой угодно миллионер или император, — который осмелился попросить «Ангельский поцелуй», эту непристойную бурду из мараскина и еще чего-то, в священных пределах «Великого Вавилона»!

В гостиничном мире было общеизвестно, что сразу за хозяином в «Великом Вавилоне» следовали три божества: Жюль — метрдотель, мисс Спенсер, и — самый могущественный из всех — Рокко, знаменитый шеф, получавший две тысячи фунтов в год и имевший шале на берегу Люцернского озера. Все большие гостиницы на набережной наперебой старались переманить Рокко из «Великого Вавилона», но все их попытки оказывались безуспешными. Рокко прекрасно знал, что даже ему никогда не подняться выше положения шеф-повара в «Великом Вавилоне», который хотя никогда себя не рекламировал и не принадлежал ни единой акционерной компании, тем не менее многие годы оставался наиболее популярным среди прочих европейских гостиниц — был первым и по дороговизне, и по исключительности, и по тому таинственному качеству, которое называют стилем.

«Великий Вавилон» располагался на набережной и, несмотря на свои благородные пропорции, казался немного задавленным колоссальными соседями. В нем было всего триста пятьдесят номеров, тогда как в двух других гостиницах, в какой-нибудь четверти мили от него, их было соответственно шестьсот и четыреста. Но, с другой стороны, «Великий Вавилон» был единственным во всем Лондоне отелем с настоящим, находившимся в постоянном употреблении, отдельным подъездом для высочайших особ. В «Великом Вавилоне» день считали потерянным, если под его кровом не искал приюта по крайней мере хоть какой-нибудь германский принц или индийский махараджа.

Когда Феликс Вавилон, — по имени которого, без всякого отношения к известному прозвищу Лондона, была названа гостиница, — когда в 1869 году Феликс Вавилон основал ее, он поставил себе целью устроить свое заведение для обслуживания различных коронованных особ. В этом-то впоследствии и крылся весь секрет его победоносного первенства. Сын крупного швейцарского капиталиста — также содержателя гостиницы, — он умудрился завязать отношения с чиновниками при разных европейских дворах, при этом сорил деньгами, не жалея. Несколько королей и немало принцесс называли его попросту Феликсом, а гостиницу «Феликсовой», и Феликс находил, что для дела это очень выгодно.

Порядки в «Великом Вавилоне» были соответствующие. Главными правилами политики отеля были сдержанность, невмешательство в дела клиентов, тишина, неброскость и отстраненность от внешнего мира. Это был как бы замок-невидимка. Никакая яркая золотая надпись не украшала его крышу, на дверях парадного не было ни одной, даже самой скромной вывески. Вы поворачивали со Стрэнда в маленький переулок, видели перед собой простое коричневое здание с двойной распашной дверью красного дерева и швейцарами с каждой ее стороны, дверь беззвучно отворялась, вы входили — и оказывались во владениях Феликса. Если вы имели намерение там остановиться — вы или ваш слуга подавали вашу визитную карточку мисс Спенсер и ни в коем случае не интересовались условиями пребывания в этом удивительном месте — в «Великом Вавилоне» было не принято говорить о ценах; они были громадные, но о них не упоминали. По окончании срока вашего пребывания клерк представлял счет, краткий, без всяких ненужных подробностей, и вы беспрекословно по нему расплачивались. С вами обращались величаво-вежливо. Никто изначально не приглашал вас приезжать, и никто не выражал надежды на ваше возвращение. «Великий Вавилон» был гораздо выше подобных уловок: он побеждал конкуренцию, игнорируя ее, и потому был всегда почти полон, вне зависимости от сезона.

Если и было что-либо, что могло особенно оскорбить «Великий Вавилон», так сказать, заставить его «взъерошить шерсть», — так это когда его сравнивали с американским отелем или принимали за американский отель. В «Великом Вавилоне» были решительно против американских традиций есть, пить и жить, пить в особенности. Раздражение, охватившее Жюля, когда мистер Теодор Раксоль попросил у него «Ангельский поцелуй», становится, таким образом, вполне понятным.