Великий страх - [50]

– Огромные? – Он покачал головой. – Пустяки, сударыня. Сущие пустяки.

– И однако, из-за таких пустяков вы пришли к Паншо и купили мой вексель – не чей-нибудь, а мой, заметьте это!

– И из-за этого ваши брови так нахмурены, – произнес Клавьер и угрюмо, и насмешливо одновременно.

– Признаться, я не понимаю ваших поступков, господин Клавьер. Зачем вы купили мой вексель?

– Чтобы иметь удовольствие видеть вас, сударыня, – язвительно сказал он.

Эти ответы сбивали меня с толку. Я не хотела кричать, браниться, выражать свою ярость и возмущение, словом, я не хотела показаться фурией. Ведь я аристократка. Но, черт побери, та итальянская кровь, что текла во мне, слишком подмывала меня устроить крупную ссору, и я насилу сдерживалась. Ну, должны же светский лоск и аристократическое воспитание взять верх над моей натурой!

Он неожиданно спросил:

– Что стало с моими цветами?

– Ничего.

– Вы выбросили их?

– Я их не приняла.

– И вы признаетесь в этом, зная, что сейчас вы зависите от моего расположения?

– А почему бы мне не признаться? – спросила я холодно. – Я не боюсь вас.

– Клянусь дьяволом, вы честная женщина, сударыня! – воскликнул он яростно. – В иных случаях вам не мешало бы быть менее честной!

Я впервые видела его в таком состоянии. Его глаза метали молнии, лицо исказилось от гнева.

– Вы, кажется, мне угрожаете? – спросила я надменно. Мой ледяной тон, наверное, охладил и его. Какой-то миг он молча смотрел на меня, борясь с внезапной вспышкой гнева. Он быстро взял себя в руки. Бросил сигару в сторону, насмешливо покачал головой.

– Что вы, мадам. Угрожать ее сиятельству принцессе? Ее светлейшему сиятельству! Посудите сами – разве может жалкий банкир дойти до такого?

– Что значит этот тон, сударь? – спросила я холодно.

– Ничего. Так, шутка. Забудьте все, что я говорил.

У меня в душе вдруг возникло удивительно тягостное, тоскливое чувство непонимания того, что происходит. Впервые в жизни я не могла уяснить, чего же он все-таки добивается. Мною овладело гневное желание немедленно, сейчас же все выяснить.

– Послушайте! – сказала я громко. – Мне надоела эта игра. Я ничего не понимаю! Давайте не будем играть в прятки. Все эти споры меня ужасно утомляют. Я хочу говорить начистоту. Вы можете мне сказать, чего вы, черт побери, хотите?

Ответ последовал незамедлительно:

– А вы готовы услышать то, что я хочу?

– Да, готова. И пожалуйста, как можно яснее!

Он подал мне руку, и я, после секундного колебания, протянула свою. Клавьер помог мне спуститься по откосу к воде, где стояла полувросшая в землю почерневшая скамейка. Там он снял жилет и, расстелив его, пригласил меня сесть. Я чувствовала себя как на иголках, зная, что мне придется услышать нечто либо неприятное, либо бесстыдное. Я была женщиной, к тому же не совсем глупой женщиной, и могла понять, что требовать от меня можно только одного. Но неужели он осмелится? А если осмелится, он еще увидит, как я отвечу!

– Итак, принцесса, ответьте мне для начала, для чего вы сюда приехали.

– Вы прекрасно знаете! Я не могу уплатить сто шестьдесят тысяч экю… То есть я могу, но не за два дня, как вы требуете. Мне нужен месяц отсрочки. И желательно как можно меньшая огласка этого дела.

– Короче говоря, вы требуете отсрочки. Мы можем заключить сделку.

Я непонимающе смотрела на него.

– Милая принцесса, я могу вообще не брать с вас денег. Вас это устроит?

Я пребывала в замешательстве и не сразу ответила.

– Нет! – решительно сказала я. – Мне не нужна ваша дружба. Я заплачу вам…

– Итак, вы отвергаете мою дружбу. Только Богу известно, – добавил он насмешливо, – как я огорчен и оскорблен.

– Вы говорили о сделке, – запротестовала я, – нет смысла вмешивать сюда чувства! И пожалуйста, объяснитесь скорее!

– Вы правы, чувства здесь ни при чем.

Он долго молчал, словно обдумывал то, что собирался сказать. Сидя в профиль, он не давал мне возможности видеть его глаза. Я не знала, что он думает. Зато я заметила, какое своеобразное у него лицо с правильными римскими чертами. Какого он происхождения? Волосы у него были белокурые, но я была уверена, что он южанин. И он выглядит гораздо лучше, когда молчит и не насмехается.

– Мадам, вы мне чертовски нравитесь.

– Ах, вот как! – воскликнула я, чувствуя, как гневный румянец разливается по щекам. Ну вот, началось именно то, о чем я догадывалась… Правда, я отдавала себе отчет в том, что Клавьер не такой мужчина, который пойдет на попятную только потому, что я ему нравлюсь. Это-то меня и уязвляло. Он окинул меня ироническим взглядом.

– Успокойтесь. И не воображайте многого. Я просто рассказываю вам то, о чем вы хорошо догадывались.

– Я ничего не воображала, черт побери! Я даже слова не произнесла!

– Итак, вы мне нравитесь, сударыня. Знаете, как давно? Три года!

– Вот как, – снова мрачно сказала я. – Удивительно.

– Вас это не должно удивлять. Вы ведь всегда были мадемуазель Кружит Голову и прекрасно знаете, что прелестны и обаятельны. Даже больше, милая дама, вы восхитительны. Словом, было бы очень странно, если бы я не хотел каким-либо путем завлечь вас в свою постель. – В моих глазах словно вспыхнула молния. Вне себя от гнева, я вскочила со скамейки, но Клавьер, смеясь, удержал меня за руку: – Вы сами заставили меня говорить, вспомните!