Великий сон - [26]

— Карл Ландгрен, — ответил он равнодушно.

— А ведь ты застрелил невиновного, Карл. Джо Броди не убивал твоего любимчика.

Он повторил свои четыре слова и продолжал путь.

XVII

Узенький серп месяца смутно проглядывал сквозь пятна тумана между высокими ветвями эвкалиптов на Лауерн-Террас. В одном из домов в начале улицы громко наяривало радио. Парень свернул к живой изгороди перед домом Гейджера и, выключив мотор, остался сидеть с обеими руками на руле, уставясь прямо перед собой. Сквозь гейджеровские кусты из дома не проникало и намека на свет.

— Дома может быть кто-то?

— Вам лучше знать.

— Откуда?

— Поцелуй меня…

— Именно так человек зарабатывает себе вставную челюсть.

Он продемонстрировал собственную в натянутой ухмылке.

Затем, пинком раскрыв дверь, вылез из машины. Я последовал за ним и, подбоченясь, молча разглядывал тихий дом, высившийся над кустами.

— Порядок, — объявил я. — У тебя ключ — пошли в дом.

— Кто сказал, что у меня есть ключ?

— Не морочь мне голову, парень. Его дал тебе дружок — хозяин. У тебя там хорошенькая, чистая комната. Когда у него в гостях были дамы, он тебя вышибал туда и запирал. Был, словно Цезарь, супругом для женщин и любовницей для мужчин. Думаешь, я не встречал такие парочки, как ты и он?

Хотя я и не выпускал из рук пистолет-автомат и держал его на мушке, он все же размахнулся, нацелившись мне в челюсть. Удар был задуман сокрушительный, только у таких красавцев никаких мускулов в теле, как бы они ни выглядели.

Швырнув к его ногам пистолет, я сказал:

— Может, это тебе нужно?

Он молниеносно нагнулся — реакция у него была неплохой, а я кулаком врезал ему по шее. Повалившись набок, он потянулся к пистолету, а я подхватил его и бросил в машину. Парень встал на четвереньки, вытаращив глаза, кашляя и тряся головой.

— Кулачный бой не для тебя, — сообщил я. — Слишком изматываешься.

Он придерживался иного мнения: ринулся на меня, словно выпущенный из катапульты, целясь в ноги. Отскочив в сторону, я сдавил ему сзади шею в железном захвате, вложив в него всю силу обеих рук. Через полминуты колени его подкосились, и он распластался у меня в ногах, совершенно готовенький. Сходив к машине за наручниками, я завел ему руки назад и защелкнул браслеты на запястьях. Подхватив под мышки, мне удалось оттащить красавчика с улицы за живой забор. Затем я вернулся к машине, и проехав метров тридцать вверх по улице, вышел и запер ее.

Когда я возвратился, он еще не очухался. Я отпер дверь, втащил его в дом. Веки парня затрепетали, глаза открылись, и взгляд его сфокусировался на мне.

Отодвинувшись, чтобы он не достал меня ногами, я начал:

— Веди себя тихо, иначе врежу еще. Всего только тихо лежи и задержи дыхание — надолго, насколько выдержишь, а потом ты будешь вынужден вдохнуть, так как уже побагровело лицо, выпучились глаза, и в конце концов ты вдохнешь, — однако ты привязан к креслу в небольшой уютной газовой камере в Сен-Квентине, и когда вдохнешь, хотя всем существом противишься этому, то задышишь не воздухом, а цианистыми парами. И это в нашем штате называется гуманная казнь.

— Поцелуй меня… — всхлипнул он.

— Выложишь показания, братец, даже не думай иначе. И будешь говорить именно то, что нужно, и ничего из того, чего мы не хотим.

— Поцелуй меня…

— Скажешь еще раз — я тебя прикончу.

Губы его скривились. Оставив его лежать на полу со звериным блеском в глазах, я вышел из гостиной в коридор, включив еще одну лампу. Спальня Гейджера выглядела по-прежнему. Зато в комнате напротив дверь уже не была заперта. Внутри мерцал слабый свет и пахло сандаловым деревом. Два холмика пепла из кадила возвышались на латунном подносике на столе. Свет шел от двух черных свечей в высоких подсвечниках, поставленных на стулья с прямой спинкой по обеим сторонам постели.

На постели лежал Гейджер. Две исчезнувшие из гостиной полосы китайского шелка были выложены на груди в виде креста, закрывая окровавленный халат. Окоченевшие прямые ноги в черной пижаме были обуты в домашние туфли на толстой подошве. Руки поверх шелка скрещены в запястьях, ладони с ровными пальцами покоились на плечах. Губы сомкнуты, и усики а-ля Чарли Чан выглядели так неестественно, словно были наклеены. Широкий заострившийся белый нос.

Я до него не дотрагивался, даже не подходил близко — наверное, был, как лед, холодный и окоченевший, как доска.

Из открытой двери потянуло, и по бокам разгоревшихся свечей потекли капли черного воска. Воздух в комнате был тяжелый, и попахивало мистикой. Выйдя, я запер двери и возвратился в гостиную. Парень не шевельнулся. Я постоял, прислушиваясь, не раздастся ли звук полицейской сирены. Все зависело от того, когда Агнес заговорила и что сказала. Если упомянула Гейджера, полиция может появиться с минуты на минуту. Но она может и не заговорить несколько часов. А вдруг ей вообще удалось улизнуть?

Я посмотрел вниз на парня:

— Хочешь сесть, приятель?

Закрыв глаза, притворился, что не слышит. Подойдя к столу, я поднял трубку и набрал номер Берни Олса — оказывается, ушел в шесть. Позвонив на квартиру, застал его дома.

— Это Марлоу. Сегодня утром ваши ребята нашли у Оуэна Тейлора револьвер?