Великий санный путь - [39]

Вечер я закончил в жилье самого старого обитателя стойбища, знаменитого заклинателя духов, который прожил долгую и кипучую жизнь, глубоко веря в свою силу, но теперь уже был согбен старостью и невзгодами жизни. Он улыбнулся мне со своей лежанки. Мы принялись обсуждать важные вопросы, и немного времени понадобилось, чтобы он признал во мне человека, столь же посвященного в тайны бытия, как и он. С любовью говорили мы об амулетах и об их значении и порешили, как настоящие коллеги, что я такой же специалист, как и он.

Вернувшись поздно вечером к себе, я нашел свою хижину переполненной мужчинами и женщинами. Все принесли с собой меха белых песцов, росомах, медвежьи шкуры и прочий меновой товар, какой в спросе у здешних торговых агентов. Гул разочарования пронесся по хижине, когда я сразу объявил им, что не являюсь обыкновенным торговым агентом. Я добавил, что разъезжаю, чтобы ознакомиться с нравами и обычаями чужих племен и вот теперь посетил их, так как знал, что из всех эскимосов они владеют самыми сильными амулетами. Я объяснил еще, что прибыл из дальней-дальней страны, поэтому можно без страха за меня лично нарушить все здешние "табу". Наконец, я произнес небольшую речь насчет самых амулетов и их употребления, причем, не забыв сослаться на свою беседу с местным ведуном, подкрепил свои взгляды словами знаменитых заклинателей других эскимосских племен. Я сильно напирал на то, что, по мнению их же собственного заклинателя, владелец амулета не лишается его защиты, если потеряет его. Сила амулета таинственно нисходит на того, кто носит этот амулет с детства. Главным же моим аргументом было, что если человек, потерявший амулет (который таким образом пропадает без всякой пользы), остается под защитой этого амулета, то ведь то же самое должно быть в том случае, если амулет путем обмена доставит своему владельцу прямую пользу. И сам я не собираюсь носить амулеты, которые покупаю; я не нуждаюсь в их волшебной силе; меня интересуют лишь самые предметы и их история.

После этой речи я попросил гостей покинуть мое жилье, так как мы с Подошвой устали и нуждаемся в отдыхе. Сквозь наблюдательное отверстие в стене моей хижины я мог видеть, как они кучками направлялись к старому заклинателю, доверие и понимание которого я успел завоевать.

Спали долго, и был уже поздний день, когда мы отодвинули снежную глыбу, которой загораживают вход по вечерам, ложась спать. Пока ее не отодвинут сами хозяева жилья, считается неделикатным являться к ним в гости.

Мы с Подошвой сварили себе чаю, закусили тюлениной, но, невзирая на гостеприимно открытый вход в наше жилье, никто к нам не являлся. Я уже считал игру проигранной, как вдруг одна молодая девушка, заметившая вчера, что у меня имеются, между прочим, и бусы, подошла к нашему входному отверстию, но как-то замялась. Мы окликнули ее, и она протиснулась в проход со всеми своими амулетами, которые носила на себе ради будущего своего сына. Женщины вообще редко носят амулеты ради себя самих. По взглядам эскимосов, мужчины, а не женщины должны бороться за существование; из этого естественно вытекает, что даже пяти-шестилетние девочки носят амулеты ради блага тех сыновей, которые у них когда-нибудь родятся, - ведь чем старше амулет, тем он сильнее.

Молодая девушка, которую звали Кусек - "Капля", подала мне небольшой кожаный мешок, куда она сложила все свои амулеты, которые за минуту до этого носила в разных потаенных местах своей нижней и верхней одежды. Я вынул амулеты - невинные, заплесневевшие вещицы с дурным запахом, не носившие никакой видимой печати своей внутренней священной, охраняющей силы. Взяв длинный черный лебединый клюв, я спросил девушку, для чего он служит. "Чтобы первый мой ребенок был мальчик", - сказала она, опустив глаза, премилая в своем бесконечном смущении.

Затем пришла очередь головы куропатки, к которой привязана была ножка той же птицы. Это означало, по объяснению девушки, что ее мальчик, быстроногий и выносливый на бегу, как куропатка, будет неутомимым охотником за дичью. Медвежий зуб давал крепкие зубы и хорошее пищеварение. Горностаевая шкурка с черепом, накрепко привязанным к снятому с головы зверька лоскутку, наделяла мальчика силой и ловкостью, а маленькая камбала защищала от опасностей при встрече с чужими племенами.

Это было все, что она осмеливалась отдать. У нее оставалось еще несколько вещиц, но их она хотела сохранить на всякий случай. Тем временем пришло еще несколько молодых мужчин и женщин; они с хихиканьем окружили девушку, увеличивая ее смущение. Но их насмешливые улыбки завяли, когда они увидели, что получила она в обмен. Я дал ей не только такое количество бус, что его должно было хватить на целое ожерелье, но еще две швейные иголки и блестящий наперсток в придачу.

В течение двух-трех часов в моей хижине было такое скопление народу, что я прямо боялся, как бы от напора толпы не сдвинулись с места снежные глыбы, и раньше чем пришла нам пора ложиться спать, я мог крикнуть из своей импровизированной лавочки: "Все распродано!" Зато я приобрел свыше 200 амулетов, единственных в своем роде.