Великий поход за освобождение Индии - [30]

По широкой красноземной дороге, по которой шли в обе стороны странники, нищие, паломники, черные буйволы тащили арбы с огромными колесами, бежала пара добрых лошадей, запряженных в хорошую подрессоренную коляску.

Новик правил лошадьми, курил, посматривал рассеянно по сторонам. Похоже, Новику было хорошо. Опустив соломенную шляпу на глаза, сзади дремал Ленин.

— Иван Васильевич! — подал он вдруг голос, и Новик вздрогнул от неожиданности, оглянулся. Ленин смотрел на него весело и дружелюбно.

— Ну ты совсем отживел, Владимир Ильич, — сказал Иван, улыбаясь. — Верно, воздух здесь такой, лечебный...

— Вот и колдунья ваша не понадобилась! — воскликнул Ленин и заливисто засмеялся.

— Не, к Кангалимм мы все равно заедем... Это даже не приказ, Ильич, это... задание...

Ленин уселся поудобнее и, вертя головой, стал с интересом рассматривать текущую в разные стороны людскую массу.

— Идут, идут — и куда идут... — задумчиво проговорил он и вновь обратился к Новику: — Послушайте, Иван Васильевич, как вы думаете, если они узнают... если им сейчас объявить, что здесь... Ленин... Как вы думаете — что будет?

Иван задумался, представляя, и, объехав лежащую посреди дороги корову, ответил:

— А ничего не будет... Индия... Мы вот бьемся-бьемся, а все как в песок... Ничего не будет!

Похоже, эта мысль поразила Ленина, он замер, задумавшись, и вдруг улыбнулся, махнул рукой и воскликнул:

— А ведь это прекрасно!

После чего вздохнул с облегчением, вытянулся, прикрыл лицо шляпой.

Один из ночных привалов устроили на пологом, заросшем кустарником берегу Ганга. Солнце опускалось, кровавя воду, на золотом с лазурью куполе неба вот-вот должны были проклюнуться звезды.

Новик сидел на корточках у костра, кашеварил. Ленин вышагивал неподалеку взад-вперед, по привычке сунув большие пальцы рук в вырезы жилета, и вдруг остановился. Внимание его привлекли тысячи, да нет, пожалуй, миллионы мелких серых пичужек, облепивших прибрежный кустарник. Оглядываясь на ходу, он заторопился к Новику.

— Иван Васильевич, что это за птицы? Мне кажется, я их где-то видел... — взволнованно сказал он.

— Соловьи, — буднично ответил Иван, помешивая в котелке похлебку.

— Как, — опешил Ленин, — наши соловьи?

— Наши, чьи же еще... Курские... — Новик попробовал похлебку и поморщился.

— Погодите, но ведь уже весна, почему же они не летят... на родину? — Ленин был очень взволнован.

Новик оторвался от своего занятия, поднялся, прогнулся в пояснице, с хрустом расправил плечи.

— Да кто ж их знает, — сказал он равнодушно.

— Но ведь уже пора... пора домой! — воскликнул Владимир Ильич. Он попятился от костра, повернулся и вдруг побежал к Гангу.

— Ильич... — окликнул Новик удивленно и встревоженно. Но Ленин не слышал. Он бежал вдоль берега, взмахивая руками, и кричал:

— Эй! Летите домой! Слышите? Летите на родину! Э-эй!

Соловьи испуганно снимались, взмывая вверх, сбивались в огромные стаи, кружили в сереющем небе, а Ленин все бежал, взмахивая руками, и кричал:

— Э-эй! Летите домой! Летите, летите, летите домой!

Город Бенарес (Варанаси).

1 мая 1923 года.

Множество храмов и кумирен стояло на берегу Ганга, спускаясь к самой воде. Несмотря на ранний час — солнце только поднялось над горизонтом, — в воде у берега стояли тысячи пришедших со всей Индии паломников. Молодые, старые, красивые, уродливые, здоровые, больные — все совершали омовение, и на лицах всех была благодарность этому утру и новой, счастливой жизни, в которой еще предстояло родиться. И среди них был Ленин. Как и все, он совершал омовение в одежде, был в брюках, сорочке и жилетке, оставив на берегу пиджак и соломенную шляпу. Как ребенок, Ленин радостно подпрыгивал, хлопая ладонями по воде, смеялся и даже повизгивал от удовольствия. Новик сидел на берегу, курил и наблюдал, щурясь на солнце, за Ильичом — снисходительно и любовно, как мамаша за родным расшалившимся дитем.

Все было хорошо, одно плохо — не было у Новика третьего глаза в затылке, иначе бы он увидел крадущуюся вдоль стены храма и не сводящую с него полубезумного взгляда, одетую почему-то в форму солдата английской колониальной армии мисс Фрэнсис Роуз.

Ленин вышел на берег, отряхнулся, как собачка, и засмеялся, идя к Новику. Иван встал, протянул полотенце.

— Словно заново родился! — удивленно и обрадованно воскликнул Ленин, и в глазах его вдруг мелькнула тревога, потому что он увидел выбегающую из-за угла с пистолетом в руке Фрэнсис.

— Иван Васильевич... — сказал Ленин удивленно и сделал шаг вперед — навстречу собственной смерти.

Грянул выстрел.

Новик резко обернулся и успел подставить руки, на которые упал вождь. На левой половине груди Ленина на мокрой от воды сорочке быстро расплывалось алое пятно. Ленин умер мгновенно.

Фрэнсис в ужасе смотрела на убитого ею человека. Иван поднял на нее полные растерянности глаза.

— I meant to kill you! You! You! You, damned centaur![23] — закричала англичанка.

И, бросив пистолет, она упала на землю и забилась в истерике. К ним подходили удивленные и испуганные индийцы.

ТО, ЧТО НЕ СМОГЛА СДЕЛАТЬ РУССКАЯ РЕВОЛЮЦИОНЕРКА ФАННИ КАПЛАН, СДЕЛАЛА АНГЛИЙСКАЯ АРИСТОКРАТКА ФАННИ РОУЗ. СУДЬБА ЕЕ СЛОЖИЛАСЬ В ДАЛЬНЕЙШЕМ ПЕЧАЛЬНО. СРАЗУ ПОСЛЕ СВОЕГО РОКОВОГО ВЫСТРЕЛА ОНА СОШЛА С УМА, БЫЛА ОТПРАВЛЕНА В МЕТРОПОЛИЮ И ВСКОРЕ УМЕРЛА В ОДНОЙ ИЗ ПСИХИАТРИЧЕСКИХ ЛЕЧЕБНИЦ БЛИЗ ЛОНДОНА.