Великий поход - [7]

Воин впервые за день глубоко вздохнул. У него подкосились ноги, и он пал на колени, прямо в остывающую илистую грязь.

Когда Виштар доплёлся до приземистых домов Амаравати, было уже утро. А может быть, и не было. Летом здесь невозможно понять, какое время застыло над спящим городом. Люди притаились во сне. Стояла такая тишина, что собственное сопкое дыхание казалось почти криком.

Виштар ввалился в низкие двери знакомого дома. В тенистом дворике, упрятанном за глиняными стенами, ещё таилась ночь. Недвижимая, бездыханная. Какая всегда непосильна для одиноких, заблудших сердец, распекаемых ею с такой неистовой силой. Воин споткнулся о травяную циновку, устало припал к её измятым и вытертым сочленениям, поднял голову и закричал:

— Ури! Эй, Ури! Проснись, старый плут. Его окружала холодная тишина. Она долго слушала недовольное бормотание Виштара, ничем не отвечая ему из занавешенных спальных покоев дома.

— Ури! — яростно завопил Виштар. Где-то в доме, за маленьким садом, угадалось шевеление. Заспанный хозяин прошаркал во двор.

— Кто это? — спросил он.

— Я, Виштар. Послушай, Ури, у тебя ещё осталась сура? Дай мне суры. Ури широко зевнул.

— Я есть хочу, — снова заговорил воин.

— Могу принести тушёную рыбу.

— Нет, только не рыбу… Сходи разбуди кого-нибудь из женщин. Пусть придут апсары.

— Они все спят.

— Какое мне дело, разбуди.

— Не думаю, что они захотят выходить.

— Они не захотят выйти к вождю клана адитьев? — возмутился воин.

Ури только повёл бровями.

— Хотел бы напомнить тебе, Виштар, что за прошлую суру ты должен мне телёнка.

— Ну так что? Теперь получишь целую корову. Давай иди. И принеси мне поесть. Ури вздохнул и поплёлся в дом.

— Не думаю, что апсары захотят выходить, — тихо сказал он.

Виштар лёг на спину и стал смотреть в небо. В великий, спящий простор. Его бледные покровы ещё не тронул румянец зари. Небо равнодушно наблюдало за воином, отражаясь в его глазах тусклым светом. Где-то в этом свете, в этом молочном перламутре, затерялись звёзды — глаза Праджапати. Отца всего сущего. Трудно понять необозримое. Виштар лежал и думал, что сущего расплодилось так много, что Праджапати, вероятно, и сам не подозревал, чем дело кончится. А как отразится Праджапати в будущем ребёнке? Сыне Виштара. Или, может быть, дочери? Брахман сказал, что родится сын. Хорошо бы, чтоб родился сын. Их клану нужны были воины.

Пришёл Ури с миской суры — густого, пахучего пива, мутного, как это ночное небо. Виштар тронул суру губами. Она пахла рыбой.

— Почему она пахнет рыбой? — спросил воин.

— Она не может пахнуть рыбой, — соврал Ури.

Виштар подумал, что ему сегодня во всём мерещится запах рыбы. Скользкой, будто в слюнях. С прозрачными глазами.

Виштар долго пил, обливаясь и тараща глаза. Потом вздохнул и сплюнул с губ пену. Ему задышалось легче.

— Послушай, Ури, — сказал он хозяину, — скоро мне понадобится много суры. Много хорошей суры. Густой и пьяной. И чтоб апсары вспомнили свои лучшие песни. Ты получишь десять коров, если сделаешь всё как надо.

— Ты готовишься принести жертву богам? — равнодушно спросил Ури.

— Что? Да, я принесу жертву богам, ты прав. Но я готовлюсь к другому. Не будем об этом говорить раньше времени.

Из дальнего покоя дома пришла заспанная апсара. Её звали Мади. Лёгкие одежды из травяного волокна робко прикрывали её мягкое тело.

— Омой ему ноги, — сказал Ури.

— Это ты, Мади? — встрепенулся Виштар. — Хорошо, что это ты.

— А кто ещё выйдет к пьяному вождю адитьев, прервав свой сон?

— Я вовсе не пьян, Мади. Послушай, что я тебе скажу. Сегодня я мог победить эту змею, эту тварь Антаку. Только он уполз. На залив.

— Лежи, — сказала женщина, успокаивая тёплой рукой плечи воина.

— Ты мне не веришь?

— Верю.

— Я мог его убить, только он уполз.

— Куда уполз?

— На залив, я же тебе говорю.

— Лежи-лежи.

Лёжа, Виштару было ещё труднее дышать. Он попытался сесть, но апсара уложила его на спину и накрыла циновкой. Она принесла воду и, развязав грязные сандалии Виштара, попыталась стянуть их с его узловатых лап.

— Ух какой он страшный! — сказал самому себе воин. — Никогда не поверю, что Праджапати мог воплотиться в такую тварь по собственной воле. Должно быть, он обозлился на что-то.

Мади стянула правую сандалию вместе с комьями присохшей к ней грязи.

— Как ты думаешь? — спросил воин.

— Конечно, обозлился.

— Должно быть, на кого-то из богов. А страдаем от этого мы!

— Лежи-лежи, — успокоила Виштара женщина. — Если тебе повезёт в следующий раз, возможно, боги заберут тебя к себе. Как великого героя.

— Ты думаешь?

Мади стянула левую сандалию и принялась омывать неудачливому герою ноги. Она запела тихую песню, и Виштар больше не донимал её разговором.

Когда он открыл глаза, белая полоса света разрезала песок возле самого его носа. Тень, скрывавшая Виштара, уже переползла на его циновку. Рядом никого не было. Дрожала на ветру мягкая зелень акации.

Воин поднялся, щурясь от натиска светоносных потоков солнца, и, облачась в свои одеяния, неторопливо вышел на улицу. Ури сидел на земле возле рассохшейся стены дома.

— Как спалось великому противнику Змея, — спросил он у Виштара.

—Что?

— Как тебе спалось, вождь адитьев?