Великий перелом - [43]

Полицейские не очень-то преуспели в очистке улиц. Из оружия у них были только дубинки, оставшиеся с тех времен, когда в Лодзи хозяйничали нацисты. Разгонять ими людей с винтовками было непросто. Анелевич знал, что еврейская полиция просила у ящеров оружие. Но все, что существовало до прихода ящеров, было для них неприкосновенно, словно Тора: ничего не менять, ни во что не вмешиваться. Полиции пришлось обходиться без огнестрельного оружия.

Старый еврей, управлявший телегой, груженной столами, поставленными друг на друга по четыре и пять штук, попытался пересечь Францисканскую улицу по Инфланцкой, в то время как поляк, водитель грузовика, ехал по Францисканской с грузом пустых молочных бидонов. Поляк попытался снизить скорость, но, похоже, у него были не в порядке тормоза. Грузовик врезался в телегу старого еврея.

Грохот, который поднялся после столкновения, был громче, чем шум самого столкновения. Задний борт грузовика был не очень хорошо закрыт, и молочные бидоны посыпались на мостовую и раскатились в стороны. Как мог видеть Мордехай, столы на телеге тоже не были закреплены и повалились на землю. Некоторые поломались.

Могло показаться чудом, но возница телеги не пострадал. Удивительно проворно для старика он соскочил со своего сиденья и побежал к грузовику, выкрикивая ругательства на идиш.

— Заткнись, проклятый жид! — отвечал поляк на родном языке. — Вонючий старый христоубийца, напрасно тратишь нервы на крик.

— Я ору из-за твоего отца, пусть даже твоя мать и не знает, кто он, — парировал еврей.

Поляк выскочил из кабины и набросился на еврея. Через мгновение они уже катались по земле. Народ сбегался к месту ссоры. Здесь и там люди нападали друг на друга и начинали новые стычки.

Полицейские — и евреи, и поляки — яростно свистели, стараясь разогнать толпу. Некоторые были втянуты в кулачную драку. Мордехай Анелевич и Берта Флейшман с интересом наблюдали за расширяющимся хаосом.

В этот хаос и въехала колонна ящеров. Некоторые грузовики были инопланетного производства, другие — человеческие, конфискованные. Грузовик ящеров начал сигналить — звук был такой, как если бы ведро воды вылили на раскаленную докрасна железную плиту. Загудели и другие машины, шум получался поистине устрашающий.

Никто на улице не обратил на него ни малейшего внимания.

— Какая жалость, — сказал Мордехай. — Похоже, что у ящеров опять задержка.

— Это ужасно, — сказала Берта таким же торжественным тоном. Они оба засмеялись. Берта продолжила тихим голосом. — Сработало даже лучше, чем мы ожидали.

— Пожалуй, — согласился Анелевич. — Ицхак и Болеслав оба заслуживают тех статуэток, которые американцы каждый год дают своим лучшим киноактерам.

Карие глаза Берты Флейшман заморгали.

— Они не смогли бы сыграть лучше, если бы репетировали несколько лет, не так ли? Остальные наши люди — да и люди из Армии Крайовой, — отметила она, — тоже действуют прекрасно.

— Да, в этой толпе большинство людей или наши, или из польской армии, — сказал Мордехай. — А в противном случае мы получили бы настоящий бунт вместо спектакля.

— Я рада, что никто не снял со спины винтовку и не пустил ее в ход, — сказала Берта. — Ведь не все знали, что это игра.

— Твоя правда, — сказал Анелевич. — И полиция, и водители грузовиков ящеров тоже этого не сделали. — Он показал в конец длинной колонны застрявших автомобилей. — О, смотри. Некоторые как будто стараются повернуть и использовать другую дорогу, чтобы выехать из города.

Берта заслонила глаза рукой, чтобы лучше видеть.

— Да, это так. Но, похоже, у них еще будут неприятности. Я вот думаю о тех, кто все это затеял. Кто бы он ни был, он сумел спешно вывести на улицу большое количество людей.

— Это определенно так. — И Мордехай улыбнулся ей. Она ответила ему улыбкой. Пусть она и не красавица, но ему нравилось, как она выглядит, когда радуется, как в этот раз. — Я думаю, эти несчастные грузовики еще долго не смогут никуда уехать.

— Боюсь, что ты прав. — Берта театрально вздохнула. — Какая жалость!

Они с Мордехаем снова рассмеялись.

* * *

Конечно, ящеры были, мягко говоря, не великанами. Но даже среди ящеров Страха был коротышкой: рослый девятилетний мальчик мог смотреть на него свысока. Впрочем, среди ящеров, как и среди людей, рост не влиял на силу личности. Каждый раз, когда Сэм Игер начинал разговор с бывшим командиром корабля «106-й Император Йоуэр», через пару минут он забывал, что Страха ростом ему по пояс.

— Не сдавшись сразу, вы, Большие Уроды, создали Атвару, адмиралу с тухлыми мозгами, проблему, которую он не в состоянии решить, — заявил Страха. — В свое время я убеждал его нанести серию ударов против вас, ударов настолько сильных, чтобы у вас не было иного выбора, кроме как подчиниться Расе. Прислушался он ко мне? Нет!

Усиливающее покашливание Страхи было шедевром грубости.

— Почему же он не сделал этого? — спросил Игер. — Я всегда удивлялся этому. Похоже, что Раса ни разу не решилась усилить давление больше, чем на один шаг за раз. Это позволило нам — как бы это сказать? — пожалуй, подойдет слово «адаптироваться».

— Истинно так, — подтвердил Страха, снова добавив усиливающее покашливание. — Главная вещь, которой мы не понимали в течение более долгого, чем следовало, времени, это то, как быстро вы, тосевиты, умеете приспосабливаться. Этот дурак Атвар продолжал рассматривать кампанию, которую мы вели против вас, как войну с варварами доиндустриальной эры. Именно к этому мы и готовились. Но даже его глаза не могли игнорировать действительность. Он считал, что следует приложить большие усилия, чем было запланировано, но всегда старался свести увеличения к минимуму, то есть как можно меньше менять план, которого мы придерживались, высаживаясь на Тосев-3.