Великий охотник - [32]

Не удивлялись ничему лишь Пржевальский и маленький Дондок Иринчинов.

Скоро снег, такой мягкий и рыхлый вначале, отвердел, покрылся блистающей от солнечных лучей коркой. От снежного света болели глаза. Они слезились, слезы застывали на ресницах, и в яркий солнечный день ресницы были похожи на пучки маленьких радуг. Блистающие снега слепили не только людей, но и животных. Верблюды шли, неуверенно ставя косматые ноги. Кто-то из спутников придумал промывать верблюдам глаза чайным настоем. Это спасло их от слепоты. Зато один из баранов, которых гнали перед собой казаки, ослеп окончательно.

Проводник умолял вернуться назад. Вьючные животные падали от усталости. Люди закрывали ладонями то один, то другой глаз – настолько страшны были сверкающие снега.

Проводник растерянно разводил окоченевшими руками и метался вместе с отрядом от одного ущелья к другому, с перевала на перевал, но дорога была потеряна. Люди кружили на дне горных котловин и, куда бы ни шли, встречали только занесенную снегом стену гранитного хребта. Глубокий снег закрывал все тропы и приметные знаки.

Пржевальский решил искать выход из ловушки. Всадники отряда стали обшаривать одну за другой окрестные долины в поисках выхода из снежных стен. Седина трудной жизни или ледяные крупицы блестели в те дни на висках Пржевальского? Но он нашел тесный проход в горах и вывел своих товарищей из снежного плена. Они одолели еще три хребта и с одышкой, головной болью, хватаясь за сердца, спустились в долину Мару-Усы – верховья Голубой реки. Он снова на земле тангутов, снова видит их черные шатры на берегах Маруй-Усы. Но впереди лежала заветная область гор Тангла!

Хребет Тангла – не что иное, как водораздел рек Индокитая и двух великих китайских рек – Желтой и Голубой.

Около перевала Тангла, на высоте 16700 футов люди сохраняли торжественное молчание. Справа и слева от себя они видели цепи новых высоких гор – тысяч в двадцать футов. Отсюда до золоченой Лхасы и до берегов заветной Цангпо было всего лишь около двухсот пятидесяти верст!

В такую минуту не нужны были слова. Все молчали, лишь слышно было, как скрипел снег под ногами да звенели конские стремена.

20 ноября 1879 года у перевала Тангла раздался салют: выстрелы из четырнадцати ружей облетели ущелья Тибета и замерли вдалеке, как бы погребенные в синих пропастях. Теперь-то уж можно было бы вынуть из нижних вьюков варенье для далай-ламы и поставить его куда-нибудь поближе.

Вскоре горы Тангла огласились новыми выстрелами. Когда Пржевальский стоял лагерем в горах Тангла, к нему явились в гости пятнадцать тибетцев-еграев. Сняв обеими руками шапки, высовывая языки и наклоняя голову, повертывая рукой при этом одно ухо, еграи таким образом приветствовали гостей с Севера. Еграи – гроза лхасских пилигримов – пришли в лагерь для продажи масла.

Вскоре Великий Охотник стал лагерем в долине реки Сунгчу, Страшный хребет Тангла был пройден, теперь остается Лхаса, а там Брахмапутра и пальмовые рощи Бирмы. Недаром Пржевальский следил за небесными лебяжьими караванами, что тянулись осенью в индийскую сторону, роняя перья на холодную землю.

Границы Лхасы были теперь ощутимы. У деревни Напчу Пржевальского встретили два тибетских чиновника в лисьих шапках. Тибетцы удивились – с севера сюда приходили только тангуты, монголы и китайские купцы из Синина, но русских здесь не бывало прежде никогда.

Чиновники очень вежливо попросили Пржевальского ждать ответа здесь недели две и никуда не двигаться.

Делать было нечего, и он подчинился требованиям чиновников далай-ламы.

Пржевальский не знал, что делалось в Лхасе. Еще в то время, как он шел к Нань-Шаню, Тибет праздновал возведение на престол нового далай-ламы. С 1875 года продолжались поиски чудесного младенца, в которого должен был воплотиться дух прежнего великого ламы. Этого мальчика отыскали в округе Конпо на восток от Лхасы. 31 июля 1879 года тринадцатый далай-лама был возведен на «Трон золотых львов». Его провели в покои Поталы, мимо исполинского изваяния белого слона. Новому далай-ламе дали титул «Наг-ван-ло зан тубден-чжацо» (Владыка Речи, Могучего Океана Мудрости). Мальчик тянул руки к серебряным колокольчикам, возвещавшим торжество на холме Поталы.

В день возведения далай-ламы на трон над Лхасой взошла крутая радуга. Она долго держалась в небе.

Шестнадцать дней, проведенных у тибетского ручья, казались Пржевальскому вечностью. Как на грех, здесь нельзя было охотиться – не было зверя. А в деревне Напчу собралось около тысячи тибетских солдат и ополченцев с пращами и фитильными ружьями в руках. Все ждали ответа из Лхасы; там решат – пускать или не пускать Хун-руса на берег священной Цангпо.

В то время пундит Бабу Сарат Чандра Дас, сидя в тибетском монастыре в Ташилхунпо, прикрывал священными буддийскими свитками узкие полоски бумаги с цифрами съемки.

Чандра Дас при помощи ламы-изыскателя Учжень Чжацо опутал своей вероломной дружбой первого министра Тибета в городе Ташилхунпо. Министр оказывал покровительство ученому спутнику ламы Учжень Чжацо, и Бабу Сарат Чандра Дас склонял свое жирное лицо над страницами древних книг. Он «изучал богословие» в тибетском монастыре.