Великий мертвый - [67]

А потом были цепи.

Повод был совершенно надуманным, и Кортес орал на «непослушного» Ордаса так, что бывший губернаторский мажордом пригибался, но зато, когда он сам, своими руками освободил Великого Тлатоани от цепей, тот был просто счастлив.

Понятно, что Кортес мгновенно усилил впечатление, позволив Мотекусоме пригласить немного испуганных жонглеров и акробатов, коих Тлатоани давно не лицезрел, и, распорядившись, чтобы его женам доставили из прежнего гарема все их ткацкие принадлежности, а детям — игрушки.

Пожалуй, единственное, что еще выбрасывало Мотекусому из благолепия полурабской жизни, — визиты вождей. Едва они появлялись, Великий Тлатоани снова становился грозен и неприступен, а едва исчезали, — убийственно печален. Вот тогда перед ним и возникали ждущие своего часа партнеры по картам — на удивление хорошие, обходительные ребята.

Нет, Кортес вовсе не рассчитывал на тот же эффект, что и с приручением собаки, и прекрасно знал, что руки ему лизать Мотекусома не станет — другая порода. Но выжать из отпущенного ему Сеньором Нашим Богом шанса Кортес намеревался все и до конца.

А потом из Наутлы и Вера Крус прибыли свидетели сторон.

* * *

Вызванные для дачи показаний военачальники прибыли быстро. И двое последних членов Тлатокана во главе с несколько растерянным Мотекусомой выслушивали показания сторон с огромным удовлетворением. Ложь кастилан всплывала мгновенно, а виновность была доказана почти сразу. Оставалось лишь определить меру и порядок наказания. И вот тогда стороны столкнулись с понятием «ответственность».

— Твой брат Хуан Эскаланте погиб, значит, за нападение ответственен ты, Колтес, — в конце концов, не выдержал Какама-цин. — Просто, как старший в роду. Это же все знают.

Кортес замер. Лично он мог избежать подобной ответственности до смешного легко, — достаточно заявить, что погибший комендант крепости ему не родственник. Одна беда: когда-то он сам объявил Хуана Эскаленте своим братом, а прослыть лжецом здесь было опаснее, чем даже трусом.

— А по нашим законам, если брат не знал о проступке брата, он невиновен, — после некоторой паузы парировал Кортес и повернулся к нотариусу. — Подтвердите, Годой.

Тот кивнул.

— Кроме того, — напал Кортес, — тотонаки утверждают, что военачальники Наутлы обманом принудили моего брата к бою.

— Тотонаки лгут, — возразил Какама-цин.

— И про то, что ваши солдаты поливали крыши водой? — усмехнулся Кортес.

Какама-цин покраснел. Кортес почти обвинил его в провокации.

— Это наша земля, — процедил он. — Мы можем поливать крыши, чем захотим.

Кортес оценил свои шансы и общий градус накала и решил, что пора.

— Да, ваши солдаты просто трусы! — зло рассмеялся он. — Хуже женщин! Им не мечами махать, а сковородки чистить надо! И вожди у вас такие же…

Какама-цин закипел, начал шарить в поисках меча и тут же вспомнил, что оставил его при входе. И тогда вмешался правитель города Тлакопан, за ним — Альварадо, и члены Высшего совета орали, что кастилане бесчестны, а совет капитанов, даже не понимая, что им кричат, обвинял в бесчестии как раз членов Тлатокана…

И вот тогда Марина посмотрела на Мотекусому.

Тот опустил глаза.

Марина ткнула Кортеса в бок, и он тоже посмотрел на Мотекусому. Тот глаз не поднимал. Кортес недовольно хмыкнул, обернулся, кивнул штатному палачу, и тот вскинул связку инструментов на плечо и, гремя железом, побрел в сторону выделенных под гарем апартаментов.

— Хватит! — заорал Мотекусома. — Я не могу этого больше слышать!

И те, и другие мгновенно стихли.

Мотекусома бросил болезненный взгляд в сторону удаляющегося палача, глотнул и почти по слогам выдавил:

— Приговор я вынесу сам.

Оба члена Высшего совета охнули.

— Ты не имеешь права! Пока нет Верховного судьи, выносит приговор Тлатокан!

— Если Тлатокан оказывается бессилен принять справедливое решение, его принимает Верховный военный вождь, то есть, я, — выдавил Мотекусома. — Уходите.

Вожди обмерли.

— Ты что говоришь, Мотекусома? Как ты можешь?

Тлатоани кинул еще один взгляд в сторону лениво гремящего железом палача и заорал.

— Уйдите, я сказал!!!

* * *

Кортес попытался вознаградить Мотекусому сразу же после оглашения высочайшего приговора, но тот отказался и от жонглеров, и от акробатов и даже от компании закадычных друзей-картежников. И тогда Кортес велел принести Великому Тлатоани побольше вина и начать сооружение трех столбов — строго напротив парадного входа во дворец.

— Может, не стоит, Кортес? — заволновался Ордас. — Зачем дразнить собак?

— Ты что — забыл, как надо с дикарями обращаться? — жестко осадил его почуявший просвет надежды генерал-капитан. — Они тебя уважают, лишь до тех пор, пока ты силен.

— Так нельзя, — поддержал Ордаса благоразумный Сандоваль. — Казнь для них непривычная, — могут подумать, что это мы…

— Не трясись, — оборвал его Кортес. — Тлатокан дознание проводил? Проводил. Печать Великого Тлатоани на приговоре стоит? Стоит. Чего тебе еще?

И тогда за вождей заступился Альварадо.

— Не дело это — военачальников такой смертью казнить. Я же их видел — нормальные капитаны! Давай их просто повесим.

Кортес уже начал сердиться.

— Вы так ничего и не поняли, сеньоры. А тут все просто: или мы их пугаемся, и нас с вами прямо здесь и порежут на куски, или мы показываем, кто есть кто, и нормально выходим из города.