Великий мертвый - [35]

Тогда Веласкес отправил Педро Барбе, своему заместителю в Гаване прямой приказ — взять Кортеса под арест и в кандалах доставить в столицу. Однако почуявший неладное Кортес выслал армаду вперед, а сам вошел в бухту Гаваны в последний день и то ненадолго.

Если бы у Веласкеса были деньги, он бы не поскупился, — выслал бы армаду вслед. Но ни денег, ни судов у него уже не было: все ушло на возглавленную Кортесом экспедицию. А спустя два месяца, когда до губернатора дошли слухи о продаже на Ямайке рабов из новых земель, он понял, что Кортес окончательно отложился — и от него, и от Каталины.

Нет, Веласкес терпел; он знал, что все решают время и деньги. И спустя четыре месяца, получив от Кортеса нежданное и очень почтительное письмо, он действительно обрадовался — возможности примерно наказать злопамятного, мстительного мальчишку. Он уже знал, как это сделает.

* * *

Услышав это протяжное «Чтоб я сдох!» Кортес как очнулся.

— Кто сказал? — быстро оглядел он замерших солдат.

Те молчали.

— Над императором Священной римской империи смеяться?! — заорал Кортес. — Что, забыли, что такое бастонада?!

Сходка потрясенно молчала.

— А ну… — набрал он в грудь воздуха, — покажите мне, как должны приветствовать победу своего сеньора кастильцы! Гип-гип!

— Ур-ра! Ур-ра! Ур-ра! — грянула сходка.

— Вот теперь вижу, что вы — римляне! — выкинул побелевший от напряжения кулак вверх Кортес, — ну, что, послужим нашему императору?!

— Конечно… да… послужим… — наперебой заголосили солдаты.

Кортес печально усмехнулся.

— Тем более что Веласкес от нас отказался…

Капитаны переглянулись, и наиболее благоразумный Гонсало де Сандоваль тут же выступил вперед.

— Подожди, Кортес. Что ты хочешь этим сказать?

— А что тут говорить? — горько проронил Кортес. — Если Веласкес, даже став аделантадо… даже получив от нас превосходных рабов, не собирается помогать…

Сходка замерла.

— … наших долей он тем более признавать не станет, — завершил Кортес и развел руками.

Ордас напрягся, но от повторного упрека в том, что это произошло из-за самого Кортеса, воздержался.

— И что нам делать? — растерянно заголосили солдаты.

— Служить Его Величеству, — широко раскинул руки в стороны Кортес. — Это, конечно, решать вам, но я думаю, императору дону Карлосу давно пора отправить его пятину. Золотом.

Он сделал паузу и вдруг рассмеялся.

— И уж, конечно, не через Веласкеса!

Солдаты загоготали, а Кортес, дождавшись, когда они отсмеются, выкинул кулак вверх.

— Ну, что, воины! Сантьяго Матаморос!

— Бей мавров! — в один голос выдохнула сходка.

— Стоп-стоп, — поднял руку Аламинос. — Чуть не забыл…

Внутри у Кортеса все оборвалось, но Аламинос тут же внес ясность:

— Папа Римский повелел считать эти земли Восточной Индией.

— И что? — настороженно прищурился Кортес.

— А значит, здешние туземцы уже не мавры, а индейцы, — пояснил главный штурман. — И священный боевой клич должен звучать иначе…

— Это как же? — хмыкнул Кортес, — Сантьяго Матаиндес? Так, что ли?

— Точно.

Кортес на долю секунды задумался и тут же снова вскинул кулак.

— Сантьяго Матаиндес!

— Бей индейцев!!! — счастливо взревела сходка.

* * *

Весь месяц после безобразного пьяного погрома в пирамидальной мечети падре Хуан Диас не знал, куда прятать глаза, — так было стыдно. Не за погром — за опасности, которым он подверг ни в чем не повинных земляков. Чтобы хоть чем-то занять ноющее сердце, он столь глубоко залез в геометрию, что уже не обращал внимания ни на сортировку золота для подарка императору, ни на составление коллективного письма Его Священному Величеству. И, как ни странно, геометрия его впервые увлекла.

Первым делом Диас переговорил со штурманами и сопоставил градусы с расстоянием в днях пути по морю, — разумеется, пока без поправок на штормы и течения. Затем он выкрал в Семпоальском храме новенький каучуковый мяч, мастерски обклеенный перьями под человеческий череп, ободрал их и аккуратно разметил ножом главные параллели и меридианы. И лишь тогда, внимательно сверяясь с таблицами, принялся наклеивать перья обратно, очерчивая границы островов и материков.

Получалось красиво, однако тут же поперла и всякая чертовщина. Великая Европа на каучуковом мяче выглядела мелкой и незначительной, а Кастилия и вовсе почти незаметной — хватило одного перышка!

— Чтоб тебя! — ругнулся падре и кинулся перепроверять таблицы.

Арифметических ошибок не было.

Он застонал, открыл книгу путевых заметок в самом начале, там, где когда-то сопоставлял выписанные из книг положения светил с днями пешего хода по степям Тартарии, и снова растерялся. Выходило так, что дикая, забытая Богом Тартария чуть ли не больше Европы! Но даже она занимала на каучуковом мяче не так уж и много места.

И тогда падре яростно крякнул и сделал главное: нанес предполагаемое место расположения Вест-Индии — ровно в семидесяти двух днях пути от Гибралтара. Он вертел обклеенный перьями мяч и так и эдак, и ни черта не понимал. Выходило так, что от побережья Вест-Индии до ее западных земель около Аравии — половина Земного Шара!

— Чертова геометрия! — расстроился падре.

Он совершенно точно знал, что Индия меньше. Намного меньше!