Великий мертвый - [117]
— Это кто ж такой умный нашелся? — мгновенно осипшим голосом спросил Кортес.
— Антонио де Вильяфанья, — коротко ответил Диас. — Его подпись первая стоит.
Кортес глянул в конец жалобы и взмок: кресты и подписи шли в два ряда на восьми с половиной страницах — человек триста-четыреста… две трети всех его бойцов. Даже только что прибывшие из Кастилии и Бискайи новички подписались.
— Черт…
— Ага, — хмыкнул Диас. — Да еще почти все капитаны…
Кортес быстро нашел начало списка подписей. Кроме пяти-шести капитанов, здесь подписались все.
— Но есть и хорошие новости… — проронил Диас. — Ни кандалов, ни Веласкеса, ни суда ты уже можешь не опасаться.
Кортес прикусил губу.
— Да-да, ты правильно понял, — краем рта усмехнулся Диас. — Они тебя казнить хотят. Прямо здесь.
И лишь тогда Кортес облегченно вздохнул.
— Все-таки боятся…
И капитаны, и солдаты явно не верили, что жалоба — сама по себе — способна что-то изменить.
— Только ты поторопись, Кортес, — мрачно вздохнул Диас. — Я эту жалобу прямо у Вильяфанья стащил. Он уже, наверное, хватился…
Из полутора десятков капитанов Кортес мог положиться лишь на пятерых: Педро де Альварадо, Кристобаля де Олида, Франсиско де Луго, Гонсало де Сандоваля и Андреса Тапию. Они и ворвались в дом Вильяфанья первыми. Стащили с постели, бросили на пол и, связав руки за спиной, поставили на колени.
И только тогда, затрещав занавесями из крашеного тростника, вошел Кортес. Приблизился, ухватил заговорщика за волосы и развернул его лицо на себя.
— Ты на кого голос подымаешь, Антонио?
— О чем ты, Кортес? — дернул кадыком Вильяфанья.
Кортес недобро хохотнул и развернулся в сторону выхода.
— Берналь! Зайди!
Занавесь опять затрещала, и на пороге появился Диас.
— Ты?! — обомлел Вильяфанья.
Кортес поднялся.
— Начинайте.
Избранные сходкой Королевскими альгуасилами, капитаны тут же поставили заговорщика на ноги и деловито начали дознание. И только Кортес вышел во двор — подышать.
Красота этих мест была поразительной.
— Не-ет! — заорал Вильяфанья, но, подавившись кляпом, тут же захлебнулся.
Кортес потянул воздух ноздрями и застонал от наслаждения; сейчас, в самом начале сезона дождей цвело и распускалось все, и города превращались в сады.
Послышалась целая серия тупых звуков, и Вильяфанья лишь сдавленно мычал сквозь кляп.
А рассветы… Бог мой! Какие здесь были рассветы! Кортес прикрыл глаза и замер, наслаждаясь прохладой весенней ночи. Этой странной смесью утренней прохлады и ярких тропических ароматов можно наслаждаться без конца… без конца… без конца… Он стоял и стоял, дыша и обоняя, а не прошло, казалось, и получаса, как его тронули за плечо.
— Он подписал.
Кортес вздрогнул и пришел в себя. Тревожно глянул на занимающийся рассвет и метнулся в дом. По плану заговорщиков именно это утро должно было стать последним в жизни Кортеса.
Вильяфанья уже почти ничего не соображал, а белая рубаха голландского полотна была обильно, до пояса залита кровью. Кортес быстро оглядел капитанов, подошел к еще не повязанному с ним по-настоящему Франсиско де Луго, расстегнул бляху его ремня, стащил кинжал и сунул ремень все еще недоумевающему капитану.
— Приведи приговор в исполнение.
— Я?! — оторопел Франсиско. — Я не палач!
— Через четверть часа ты будешь труп, — жестко осадил его Кортес и насильно втиснул ремень в его руки. — Давай!
И в этот миг окровавленный Вильяфанья поднял трясущуюся голову.
— Ты… преступник… Кортес.
— Ну! — рявкнул Кортес и отступил подальше, чтобы видеть все. — Начинай!
Франсиско неловко развернул ремень в руках.
— Ты… висельник… — выдохнул Вильяфанья.
И тогда Кортес взорвался. Прыгнул к Франсиско, вырвал из его рук ремень, насел на Вильяфанья сверху и, запустив ремень под горло, стиснул челюсти.
— Я тебе… покажу… висельника… — скрипел он зубами. — Я тебе… покажу…
И Вильяфанья задергался, засучил ногами, и лишь когда его шея хрустнула, дернулся в последний раз и обвис.
— Я тебе покажу… — шипел Кортес, — что такое висельник…
А потом Альварадо и Сандоваль не без труда оторвали белого от ненависти генерал-капитана от безжизненного тела, выволокли труп во двор, перекинули через ветку огромного плодового дерева крепкую индейскую веревку и, придавая акту правосудия общепринятый характер, сунули Вильяфанья в петлю.
— Сеньор Наш Бог!
— Спаси и сохрани…
Мокрый от возбуждения Кортес обернулся. На широкой мощеной улице уже начали собираться капитаны — те самые, из длинного, на восемь с половиной страниц списка.
— Я объявляю войсковую сходку! — яростно процедил Кортес. — Прямо здесь. За неявку — виселица.
Он знал, что делает, а потому речь была короткой и энергичной.
— Видите этот труп? — ткнул он в повешенного. — Вы думаете, это Антонио де Вильяфанья?
Сходка потрясенно молчала.
— Нет, друзья, — тряхнул головой Кортес. — Это наш общий позор. Это — выродок, из-за которого нас и начали бить чичимеки[28]!
Солдаты начали переглядываться.
— Только из-за таких выродков, дикари думают, что белого человека можно запугать!..
— Только из-за таких трусов, как он, имя кастильского солдата покрывается бесчестием!..
— А самое страшное… — Кортес втянул ноздрями воздух. — Из-за таких, как он, мы сами перестаем верить, что можем все!
Сотни женщин мечтают исполнить каждое его желание, а сотни мужчин, не раздумывая, пожертвуют жизнью, чтобы он остался с ними.Такова видимая часть полученного вчерашним аспирантом биофака Александром Никитиным странного наследства.Есть и невидимая: вся администрация маленького северного города — от милиции до мэра — спит и видит его за решеткой, а местная золотопромышленная мафия — в гробу.Но главное, никто, кроме самого Александра, даже не пытается разобраться в причинах массового психоза, охватившего городок...
Это даже не сенсация. Это новое мировоззрение и новое мироощущение. Оказывается, мы, люди, намного моложе, чем представляли себе раньше. И всю историю человечества можно окинуть одним взглядом…Поистине шокирующая книга Андрея Степаненко с удивительной легкостью и доказательным изяществом обрушивает, казалось бы, незыблемые исторические аксиомы. Вы всегда думали, что человечество возникло 100 тысяч лет назад? Заблуждение! Гомо сапиенс хозяйничает на земле всего-то 5 тысяч лет! Думаете, что распад общего для всей планеты языка завершился 15 000 лет назад? Нет, это произошло в 1250 году нашей эры – по историческим меркам, совсем недавно, «только что»! Эти и другие выводы полностью переворачивают наш взгляд на всемирную историю.
Историю пишут победители. Но меня больше интересует мнение тех, кого победители «выдавили за кадр». Поэтому роман местами антиисторичен.Летописцы уготовили Амру ибн аль-Асу иную, чем в романе, судьбу: проигрыш в мятеже, спасение жизни ценой униженного выставления своих ягодиц на волю победителя, долгую жизнь в позоре и смерть в своей постели.Странная судьба для человека, вышедшего на Византию с 2500 воинов, спасшего родину от голода, а мусульман от физического исчезновения, давшего исламу толчок по всей Северной Африке, а затем и далее — на Сицилию и в Испанию, посмевшего отказать халифу и решительно вставшего на защиту покоренных народов от грабежа.
Книга Томаса Мартина – попытка по-новому взглянуть на историю Древней Греции, вдохновленная многочисленными вопросами студентов и читателей. В центре внимания – архаическая и классическая эпохи, когда возникла и сформировалась демократия, невиданный доселе режим власти; когда греки расселились по всему Средиземноморью и, освоив достижения народов Ближнего Востока, создавали свою уникальную культуру. Историк рассматривает политическое и социальное устройство Спарты и Афин как два разных направления в развитии греческого полиса, показывая, как их столкновение в Пелопоннесской войне предопределило последовавший вскоре кризис городов-государств и привело к тому, что Греция утратила независимость.
Судьба румынского золотого запаса, драгоценностей королевы Марии, исторических раритетов и художественных произведений, вывезенных в Россию более ста лет назад, относится к числу проблем, отягощающих в наши дни взаимоотношения двух стран. Тем не менее, до сих пор в российской историографии нет ни одного монографического исследования, посвященного этой теме. Задача данной работы – на базе новых архивных документов восполнить указанный пробел. В работе рассмотрены причины и обстоятельства эвакуации национальных ценностей в Москву, вскрыта тесная взаимосвязь проблемы «румынского золота» с оккупацией румынскими войсками Бессарабии в начале 1918 г., показаны перемещение золотого запаса в годы Гражданской войны по территории России, обсуждение статуса Бессарабии и вопроса о «румынском золоте» на международных конференциях межвоенного периода.
Одно из самых страшных слов европейского Средневековья – инквизиция. Особый церковный суд католической церкви, созданный в 1215 г. папой Иннокентием III с целью «обнаружения, наказания и предотвращения ересей». Первыми объектами его внимания стали альбигойцы и их сторонники. Деятельность ранней инквизиции развертывалась на фоне крестовых походов, феодальных и религиозных войн, непростого становления европейской цивилизации. Погрузитесь в высокое Средневековье – бурное и опасное!
В дневнике и письмах К. М. Остапенко – офицера-артиллериста Терского казачьего войска – рассказывается о последних неделях обороны Крыма, эвакуации из Феодосии и последующих 9 месяцах жизни на о. Лемнос. Эти документы позволяют читателю прикоснуться к повседневным реалиям самого первого периода эмигрантской жизни той части казачества, которая осенью 1920 г. была вынуждена покинуть родину. Уникальная особенность этих текстов в том, что они описывают «Лемносское сидение» Терско-Астраханского полка, почти неизвестное по другим источникам.
Любимое обвинение антикоммунистов — расстрелянная большевиками царская семья. Наша вольная интерпретация тех и некоторых других событий. Почему это произошло? Могло ли всё быть по-другому? Могли ли кого-то из Романовых спасти от расстрела? Кто и почему мог бы это сделать? И какова была бы их дальнейшая судьба? Примечание от авторов: Работа — чистое хулиганство, и мы отдаём себе в этом отчёт. Имеют место быть множественные допущения, притягивание за уши, переписывание реальных событий, но поскольку повествование так и так — альтернативная история, кашу маслом уже не испортить.
Интеллектуальное наследие диссидентов советского периода до сих пор должным образом не осмыслено и не оценено, хотя их опыт в текущей политической реальности более чем актуален. Предлагаемый энциклопедический проект впервые дает совокупное представление о том, насколько значимой была роль инакомыслящих в борьбе с тоталитарной системой, о масштабах и широте спектра политических практик и методов ненасильственного сопротивления в СССР и других странах социалистического лагеря. В это издание вошли биографии 160 активных участников независимой гражданской, политической, интеллектуальной и религиозной жизни в Восточной Европе 1950–1980‐х.