Великий магистр - [4]

Шрифт
Интервал

— Хорошо, мой господин, — с неохотой согласился кардинал. — Но если до Иерусалима дойдут все три группы, с одинаковой целью, но не зная друг о друге, то не передерутся ли они просто потому, что каждый захочет первенствовать в Святом деле?

— Я думаю, что аббат Клюни позаботился и об этом, — небольшие, почти всегда благодушные глазки папы сузились и приобрели жесткое выражение. — Я разделяю твои опасения, что благополучно добравшись до цели, они вряд ли захотят объединиться — слишком велика возможность последующих распрей. Я уверен также, что клюнийские монахи будут незримо наблюдать за ними весь путь. Они большие мастера на такие штучки. И они позаботятся о том, чтобы в Иерусалиме остался достойнейший из тех, кто отправлен в дорогу. Он и станет ядром будущего Ордена.

Кардинал Метц с сомнением покачал головой, и продолжал качать ею до тех пор, пока папа не сказал ему:

— А теперь иди. Я устал и хочу отдохнуть.

Кардинал тотчас же преобразился. Он дважды низко поклонился, а на третий раз, подойдя близко, преклонил колени и поцеловал атласную туфлю у первосвященника, затем поцеловал правую руку выглядывавшую из подбитой бархатом красной мантии, и, получив благословение удалился. Что-что, а церемониал приема и прощания с папами посетителей, утвержденный Латерантским Вселенским Собором католической церкви он исполнял аккуратно и искренно. Но выйдя за дверь он перекрестился и пробормотал про себя: «Нет, видно, старик все же слегка повредился в уме. А жаль».

2

Бенедиктинский монастырь в Клюни — обитель на юге Франции — испокон веков являлся зачинателем всех реформаторских движений в церкви. Приор аббатства пользовался в католическом мире не меньшим уважением, чем сам папа, по крайней мере, к его мнению прислушивались столпы церкви. Сам же монастырь являл собой по существу целый город. За высокими стенами монастыря были разбросаны хижины мирян, а по воскресным дням открывалась бойкая торговля на центральной площади. Сюда свозились товары со всей Франции и из-за ее пределов. Везли фижакское, кагорское и альбийское сукно, окрашенное кошенилью, сукно леридское и нарбонское, полотна из Шампани, белую и цветную ломбардскую и барселонскую бумазею, кордовскую кожу, бараньи и оленьи шкуры, кроличий и беличий мех. Везли воск и сахарные головы, римский тмин, миндаль, камедь, чернильный орешек, рис, шерсть, лен, коноплю, медь, латунь, олово, железные горшки, бургундскую проволоку, белила и твердое мыло, а также мыло жидкое из Тортоза, а оттуда же и смолу. Привозили фиги, изюм, каштаны, серу, красильный желтник, деготь, солонину, подпруги, тетивы, веревки, жир, сало и сыр, масло, вино и наконечники копий, стремена, шпоры, чашки, обработанный букс, зеркала из Венеции, серебро, золото, панцири, бумагу, кочерги, сошники и мотыги. А главное — везли и увозили секретные сведения, тайны, решавшие людские судьбы.

За три месяца до известного разговора Пасхалия II с кардиналом Метцем, в аббатстве Клюни также состоялся интересный разговор. Вернее, говорил больше сам настоятель монастыря, приор Сито, дородный мужчина с выпуклыми глазами и широким лбом. Рыцарь же, сидящий напротив него за большим дубовым столом, лишь изредка односложно отвечал на какой-либо вопрос. Присутствовавший в комнате несколько поодаль третий мужчина — киновит из монашеской братии, в надвинутом по самые брови куафе, вообще молчал, и, казалось, интересуется лишь полыханием огня в камине да треском горящих дров.

Рыцарю на вид было лет тридцать. Он держался с достоинством, спокойно, невозмутимо; вся его внешность, хладнокровный, почти льдистый взгляд серых, умных глаз, длинные каштановые волосы, перехваченные на высоком лбу черной тесьмой, чуть горькая складка в правом уголке сжатых губ, гордый, и в тоже время несколько упрямый наклон головы с правильными, как бы гранитными чертами лица, — выдавали и благородство его происхождения, и решительную смелость, свойственную людям такого рода, и какую-то глубоко затаенную печаль, словно когда-то ему было позволено заглянуть в свое будущее. Одет он был достаточно легко для последнего месяца зимы: поверх белой домотканой рубахи-туники и коротких шерстяных брэ был накинут простой плащ с боковыми разрезами, вышитый красными нитями; а на ногах — чулки-шоссы и кожаные мягкие сапоги с прикрепленными серебряными шпорами, — и, пожалуй, эта единственная дорогостоящая деталь его туалета, очень много говорила о том, сколь большое значение рыцарь придает верховой езде. Да и пыльный плащ тоже мог немало поведать о проведенных им в пути часах. К поясу, сделанному из металлических пластин, был пристегнут короткий обоюдоострый меч со стальным клинком и перекладиной в форме креста, отделявшей его от эфеса.

Разговор в личной каминной аббата Сито подходил к концу.

— Мы выбрали вас потому, — проговорил аббат, пошевелив пухлыми пальцами, — что давно наслышаны о вашем благочестия и разуме. А о вашей храбрости не стоит и говорить: всем памятна битва с англичанами при Дуэ, где сражаясь за десятерых, вы получили удар пикой в грудь. И только милость Спасителя нашего и еженощные молитвы святых отцов, отдалили вас от преждевременной смерти. Не будем вспоминать и турнирные бои, которые являлись для вас лишь легкой забавой. — Рыцарь прослушал эту тираду молча, не выказав на своем лице никаких чувств.


Еще от автора Октавиан Стампас
Проклятие

«Проклятие» — роман о последнем Великом магистре Ордена Тамплиеров Жаке де Молэ, о том, как он и его рыцари были подло оклеветаны и преданы сожжению как еретики, о коварном августейшем мерзавце — короле Франции Филиппе Красивом, который ради обогащения уничтожил Орден Храма Соломонова, но так и не воспользовался плодами своего коварства, о том, как Орден видимый превратился в Орден незримый.


Семь свитков из Рас Альхага, или Энциклопедия заговоров

Хроника жизни и приключений таинственного посланника истины, который в поисках утраченного имени встретил короля Франции Филиппа Красивого, мудрого суфия Хасана, по прозвищу «Добрая Ночь», великого магистра Ордена Соломонова храма Жака де Молэ, первую красавицу Флоренции Фьяметту Буондельвенто, принцессу убийц-ассасин Акису «Черную Молнию», гордого изгнанника мессера Данте Алигьери, хитрых торговцев и смелых рыцарей, хранивших тайны Ордена тамплиеров.


Цитадель

Повесть о несчастном короле Бодуэне, о дочерях его — добронравной Сибилле и прекрасной Изабелле, о льве ислама султане Саладине, о Старце Горы и его ассасинах-убийцах, о рыцарях — Раймунде Триполитанском и Конраде Монферратском, и иных воинах палестинских, достославных и великолепных, жестоких и коварных, о бессмертной любви и клятвопреступлениях, о честных поединках и кровавых битвах между крестоносцами и сарацинами, о коварстве иоаннитов, о похищениях и пытках, о золоте и проказе, о том, как был потерян христианами Святой город Иерусалим, и о том, как защищали его тамплиеры.


Рыцарь Христа

Роман о храбром и достославном рыцаре Лунелинке фон Зегенгейме; об императоре Священной Римской Империи — Генрихе IV, об императрице Адельгейде, чей светлый образ озарил темную и кровавую эпоху; о колдунах и ведьмах; о многих великих сражениях и мужественных поединках; о Первом крестовом походе и о взятии Святого Города Иерусалима; о герцоге Годфруа Буйонском и брате его, короле Бодуэне I; о смелых воинах Гуго Вермандуа и Боэмунде Норманне, а также об основании ордена Христа и Храма и о том, кто были первые тамплиеры.


Древо Жизора

«Древо Жизора» — роман о тамплиере Жане де Жизоре и великой тайне его родового поместья, об истории Ордена Тамплиеров в 12 веке, о еретиках-альбигойцах и их сатанинских обрядах, о Втором и Третьем крестовых походах, о достославном и достопамятном короле Ричарде Львиное Сердце и его распутной матере Элеоноре Аквитанской, о знаменитых французких трубадурах и о том, как крестоносцы потеряли Святую Землю.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.