Великий князь всея Святой земли - [5]

– Садись Андрей, – Раздался тихий и ласковый голос, – Удивлен? Вижу, удивлен. Ожидал здесь старца встретить или древнюю кудесницу согбенную от груза лет. Неисповедимы пути, которыми нас Боги избирают. Это тебе первый урок. А первый совет такой – что бы ни узрел необычного, неожиданного, незнамого – держи удивление и интерес внутри, в глаза его не пускай. Глаза твои – это двери в душу твою. Держи их всегда на запоре. Вокруг тебя не только други, но и недруги и не всем знать, что у тебя в душе творится.

– Будь здрава кудесница, не знаю, как тебя звать величать, – Оправившись от первой оторопи, поклонился в пояс Андрей.

– Малкой зови, по малости лет, или по росту малому, а может в честь пращурки нашей Малки, что с волхвами дары святому младенцу относила, ну, да об этом позже. Как больше на сердце ложится, так и думай, и зови Малкой здесь. В поле ли, в Суздале встретишь, мы с тобой не знались и не величались, там меня по другому прозывают, так, как батюшка с матушкой нарекли, но того тебе знать не к чему, и кликать меня там незачем, а впрочем, у тебя долгий и быстрый путь впереди, когда еще встретимся.

– А скажи Малка, щуры и пращуры завещали нам многое, что забыто ныне, или в темных лесах по капищам хранится, как знания мудрые, не всем ведомые, только вами кудесниками знаемые. А вот еще мне ведомо, были вои древние, что знали заговоры всякие… или…, – Княжич аж захлебнулся от спешки, – Слышал я, книги есть толстые рукописные не нашим письмом написанные…

– Остановись Андрей, охолони. Будет тебе белка, будет и свисток, – Малка сделала рукой останавливающий жест, – Присядь рядком, поговорим ладком. Вот отпей, – Она протянула старый потрескавшийся ковш от времени ставший почти черным, – Это взвар медовый с травами волшебными. Пей, не бойся, будешь сам с пращурами говорить, им и вопросы задашь. А от меня тебе второй совет – язык вперед головы бежать не должен, его голова ведет, а она всегда быть холодной должна и знать, что ты хочешь, от кого, и когда. Ну да ладно, пей. До встречи, когда из Ирия вернешься.

Андрей взял из ее рук ковш, который на поверку оказался куда легче, чем казалось с первого взгляда, отпил осторожно первый глоток. Волчья его суть, при всем преклонении перед кудесницей, как бы шепнула в ухо – доверяй, но проверяй. Отвар был сладковато-терпким со знакомыми запахами полевых и лесных трав, из которых угадывался хмель и душица. Было в нем, что-то до боли знакомое с детства, но никак не узнаваемое, и еще какая-то горчинка, сразу пробудившая воспоминания о матери. Он залпом допил остатки варева. Потом в ушах зазвенели половецкие колокольчики, фигура Малки поплыла и растворилась в невесть откуда взявшемся серебряном тумане. Стенки шалаша начали отдаляться и растаяли в зелени леса, и он очутился на поляне, вроде бы той, на которою его привели старцы, а вроде бы и другой. Поляна стала побольше и покруглее, да и шалаша не было видно, а на месте его стоял Родовой столб с головой медведя и шкурой князя леса огромных размеров, он и представить себе не мог такого зверя, расстеленной на изумрудно-зеленой траве. Шкура была темно-бурого, почти черного, цвета на фоне, которого ярко горели желто-медовым светом почти живые глаза великана. Пока он рассматривал это чудо, он и не заметил, как рядом с ним очутился некто, постоянно меняющий свой образ, как бы переливающийся разными лицами, звериными мордами и личинами. Некое такое, не менее чем лежащая перед ним шкура, чудо-юдо дивное и непонятное, из древних сказов и былин вышедшее и на землю живую еще не ступившее. Наконец, Андрей заметил его присутствие, но виду не показал, помня наставления Малки, и всем своим поведением подчеркивая, как он занят разглядыванием столба и поляны. Краем глаза же княжич отметил, на крутых плечах воя медвежью морду, превращавшуюся в грубо вырубленное, как бы каменное, лицо дружинника, и шкуру на плечах, каким-то неуловимым движением тумана, поменявшуюся на пурпурный шелковый плащ витязя. Чудо-юдо еще немного поиграло разными цветами и, наконец, превратилось в былинного богатыря, коего часто рисовало ему его воображение в детских снах про битвы и славу. Одно отличало его от сказочного Святогора или Микулы Селяниновича, из-за правого плеча его словно облако легкое выплывал орел или сокол, а из-за левого морда зверя, княжичем никогда не ведомого, но по сказаниям, им слышанным, напоминавшего дивного зверя льва или барса. Притом, и тот и другой были настолько неуловимы, вместе с хозяином своим переливчатым, что понять, есть они или нет, никакой возможности не было. А может это вообще помрак туманный, сон предутренний, али заморок отварный Малкин ему такие штуки выворачивал.

Княжич понял, что ступил он за хрупкую границу, отделявшую Явь, в которой жил он, его отец, отроки, да и все люди на земле, от Нави. Мира, в котором правят Белобог и Чернобог и живут то ли Боги то ли образы их, нами придуманные, и духи тех, кто до нас жил, и коих мы в песнях, сказах и былинах поминаем.

Стоявший рядом, с ним был, по всей видимости, из этого мира, и Андрей постарался найти наиболее уважительное обращение к нему.