Великий канцлер - [70]

После этих слов наступила тишина. Ленин думал, а все остальные ждали, до чего додумается Старик. Наконец он снова вскинул голову и повел плечами, будто бы стряхивая с себя остатки сомнений.

– Ладно, Ваше Величество, – сказал он и махнул рукой, – где тот договор, который я должен подписать кровью?

– Вот, подписывайте… – Одинцов толкнул бумагу по столу в сторону Ильича и, усмехнувшись, добавил: – и никакой крови, одни чернила…

[25 августа 1904 года, вечер. Санкт-Петербург, отель «Европа», номер снятый для семьи Ульяновых-Крупских.]

Вернувшись в отель после встречи в Зимнем дворце, Ильич пребывал в невероятном возбуждении и бегал по номеру как возбужденный бабуин по клетке. Эмоции требовали выхода. А то как же. Быть может, быть впервые в жизни ему прямо сказали, каким образом оценивают и его личность, и его деяния. Нет отбросов – есть кадры. У будущего вождя мирового пролетариата не было ни малейших сомнений, что, если бы им не требовался министр труда из фанатичных эсдеков, эти четверо с легкостью приговорили бы его к лютой смерти в подвалах Петропавловки. А что теперь? Теперь служи верно – и все твои дела, и прошлые и будущие, будут если не забыты, то засунуты на дальнюю полку, чтобы там покрываться пылью до первого прегрешения. А какова оказалась молодая императрица?! Бывшего царя Николашку Владимир Ульянов не уважал. Дрянь он был, а не император, и давно лелеемая Ильичом социалистическая революция выглядела при его правлении вполне вероятной. Совсем другое дело – государыня Ольга Александровна. Совсем молодая девчонка, но держится так, будто вместо позвоночника в нее вбит стальной стержень, а на руках надеты ежовые рукавицы. Какая уж тут революция. Шею свернет – и скажет, что так и было. А если у самой сил не хватит, попросит мужа. Этот подковы, может, и не разгибает (как Ольгин папенька император Александр Третий), но зато чрезвычайно быстр и свиреп; и лощеный мундир на нем так и трещит от перекатывающихся под ним тугих мышц. В присутствии князя-консорта Ильичу становилось откровенно неуютно. Такой свернет шею одним движением – и даже не поморщится.

И вообще, если оценивать картину непредвзятым взглядом, становится понятно, что люди, собравшиеся в кабинете канцлера, императрице не столько подданные, сколько товарищи-единомышленники. А где единомышленники, там и общая великая цель, которую они перед собой поставили. Не может не быть. Иначе после захвата власти им ничего и делать не требовалось, разве что за исключением продолжения борьбы с заговорщиками и террористами, как у какой-нибудь латиноамериканской диктатуры. Но нет – страницы русских газет так и пестрят сенсационными материалами об арестованных имперской безопасностью чиновниках-казнокрадах и нечистоплотных поставщиках, и слово «чистка» прочно заняло свое место в российском политическом лексиконе. «Чистильшики» в черных мундирах и тщательно отглаженных белых рубашках по ночам врываются не в нищие лачуги бедняков, а, в полном соответствии с его, Ильича, заветами и при полном одобрении общества, берут штурмом особняки богатеев и дворцы аристократов. Сначала публика считала, что вал арестов уляжется через два-три дня после перехода власти к новой императрице, и при этом самая жирная рыба так и останется невыловленной; но, судя по всему, репрессивная машина имперской безопасности, набрав ход, не желала останавливаться. Если дело дошло даже до отстранения от должностей двух Великих Князей (один из которых прежде контролировал русский военный флот, а другой – всю русскую артиллерию), то остальным сошкам размером поменьше ждать снисхождения уж точно не приходится.

И теперь Ильичу требовалось понять, какова та цель, которую поставили себе окружившие трон люди, и может ли он служить им, не поступившись своими главными принципами? Подписанный им договор сам по себе ничего не значит, без мотива делать дело настоящим образом он представляет собой всего лишь лист испачканной чернилами бумаги. При этом сказанные в узком кругу слова тоже ничего не значат. Сам Ильич в этом смысле тоже был хорош, и иногда в глаза и за глаза костерил своих оппонентов так, что эпитет «мерзавец» еще мог бы показаться комплиментом. Императрица и ее подручные просто показали, как они к нему относятся, но при этом дали понять, что, невзирая ни на что, согласны иметь с ним дело, если он будет добросовестно выполнять свои обязанности – защищать рабочих от произвола хозяев. А зачем им вообще все это – министерство Труда и прочие реверансы в сторону простонародья (вроде царского Манифеста о мерах для облегчения положения крестьянства)?

По классической схеме опорой монархических и диктаторских режимов являются армия, полиция, но самое главное – узкий слой крупной буржуазии и помещиков. А эти, продолжая опираться на армию и имперскую безопасность (их благосклонность при мирной передаче власти является делом первостатейным), пытаются перенести опору трона на широкие слои населения, заигрывая с рабочим классом и крестьянством. Или нет… не похожи эти четверо на тех людей, которые будут играть с людьми в игры – слишком уж они для этого серьезны и не похожи на европейских демократических политиков, которые привыкли обещать всем и все сразу. Да и не требовалось бы в таком случае вытаскивать из Швейцарии его, Ленина; с имитацией заботы о народе справился бы не только товарищ Красин, которого эти люди уже купили с потрохами, но и какой-нибудь заштатный чиновник минимально левых убеждений. И все. А тут все не совсем так, точнее, совсем не так… Неужели и в самом деле господин Одинцов и компания при полном одобрении правящей императрицы Ольги собрались осуществить социалистическую революцию сверху? Мысль нелепая и невероятная сама по себе, ибо ни один человек в одиночку (или с группой соратников), прорвавшись даже в самый верхний эшелон правящего класса, не будет иметь возможности сменить саму господствующую политическую формацию… Или этот Одинцов настолько безумен, что верит в такую возможность и всерьез ставит ее своей целью? Впрочем, и в его, Ленина, идею о возможности осуществления социалистической революции в России тоже не верят даже ближайшие соратники, а она, как оказалось, вполне реальна. И революцию сделали, и пролетарское государство создали, и социализм в нем построили – и неважно, с какими жертвами, ибо большие дела без жертв не делаются. Не зря же древняя мудрость гласит, что дело стоит крепко только тогда когда под ним струится кровь. Важно то, что попытка прийти к справедливому обществу, по большому счету, оказалась неудачной; большевистского запала хватило всего на семьдесят лет, после чего все шлепнулось обратно в буржуазную грязь… Нет, не может быть такого, чтобы этот Одинцов решился на то же, что и он, но только с другой стороны, потому что такого не может быть никогда…