Великий Гэтсби - [12]

Она лениво улыбнулась и прошествовала мимо мужа, не замечая его, словно перед ней стоял бесплотный призрак, быстро подошла к Тому и поздоровалась с ним за руку, глядя прямо в глаза. Провела языком по губам и, не повернув головы, сказала мужу тихим и неожиданно грубым голосом:

— Что встал, как пень, неси стулья, не видишь, что ли, людям присесть не на что.

— О, несу, несу, — Вильсон торопливо засеменил к дверям своего офиса, в мгновение ока растворившись на фоне бетонной стены. Его некогда темный костюм и неопределенного цвета шевелюра были покрыты слоем белесого праха, как густой вуалью, пепельно — серый налет лежал на всем и вся в окрестностях. Но это не касалось его жены, придвинувшейся к Тому чуть ли не вплотную.

— Хочу тебя… увидеть, — настойчиво сказал Том. — Выходи, поедем на следующем поезде.

— Хорошо.

— Буду ждать тебя на перроне, у газетного киоска.

Она молча кивнула и едва успела отойти чуть в сторону, как в дверях офиса показался Джордж Вильсон с двумя стульями в руках.

Мы отошли подальше от гаража, чтобы лишний раз не попадаться никому на глаза, и ждали ее на шоссе. До 4 июля[5] оставалось всего ничего, и костлявый подросток — итальянец с серым от пепла лицом укладывал петарды вдоль железнодорожного полотна.

— Жуткая дыра, правда? — сказал Том, хмуро переглянувшись с доктором Эклбергом.

— Жуткая, нечего сказать.

— Поэтому она и позволяет себе иной раз выбраться отсюда.

— А что муж — не возражает?

— Вильсон? Он думает, что она гостит у сестры в Нью — Йорке. Да это такой тип бесцветный, что сам не знает, жив он или уже помер.

Вот как получилось, что Том Бьюкенен, его подруга и я поехали в Нью — Йорк вместе, вернее, не совсем так: мисс Вильсон благоразумно села в другой вагон. Со стороны Тома это был совершенно неслыханный поступок: почему‑то вдруг он решил не оскорблять провинциальную чувствительность аборигенов Вест — Эгга, которые могли случайно оказаться в этом поезде.

Она переоделась, теперь на ней было платье из узорчатого муслина коричневого цвета, так обтянувшее ее довольно‑таки широкие бедра, что оно едва не лопнуло, когда Том помогал ей выйти из вагона на перроне Пенсильванского вокзала. В газетном киоске она купила номер «Таун Тэттл» и иллюстрированный киножурнал, в аптеке на вокзала — кольдкрем и небольшой флакончик духов. Поднявшись по ступенькам, мы окунулись в гулкую суету автостанции; она пропустила четыре такси, и мы сели только в пятую машину — новенькое авто цвета лаванды, с обивкой серого цвета в салоне, которая и умчала нас прямо на солнцепек нью — йоркских улиц из‑под сумрачных сводов Пенсильванского вокзала. Впрочем, ехали мы недолго: вдруг она отвернулась от окна и застучала в перегородку шоферу.

— Хочу вон того щенка, — сказала она требовательно — капризным тоном. — Пусть в апартаментах живет собачка. Это так мило — щенок в доме.

Шофер затормозил, дал задний ход, и мы подъехали к седому старику — торговцу — прямо‑таки двойнику Джона Д. Рокфеллера[6]. На груди у старика висела плетеная корзина, а в ней копошилась дюжина разномастных комочков неопределенной породы.

— Какая это порода? — требовательно поинтересовалась миссис Вильсон, как только старик степенно подошел к авто и остановился у открытого окошка.

— Есть любые. А какая вам больше нравится, леди?

— Ну, я бы хотела полицейскую собаку. Наверняка, у вас такой нет!

Старик с видимым замешательством заглянул в корзинку, запустил туда руку и вытащил за шкирку жалобно скулящего и отчаянно извивающегося щенка.

— Это не овчарка, — жестко сказал Том.

— Пожалуй, так оно и есть, — разочарованно протянул старик. — Да, скорее всего, это эрдельтерьер. — Он погладил коричневую замшевую спинку животного. — Вы только посмотрите на эту шерсть, потрогайте эту шерсть, с такой‑то шерстью он никогда не простудится.

— Она милашка! — с воодушевлением воскликнула миссис Вильсон. — Сколько вы просите за нее?

— Сколько я прошу за эту собаку? — он с восторгом посмотрел на щенка. — Эта собака обойдется вам в каких‑то десять долларов, леди.

Эрдельтерьер — а среди его дальних предков, возможно, и был кто‑то, кто имел отношение к эрдельтерьерам, несмотря на белый окрас шерстки на лапах, — перешел из рук в руки и устроился на коленях миссис Вильсон, которая принялась с восторгом ласкать щенка и гладить его всепогодную шерсть.

— Да, а это, э — э-э, мальчик или девочка? — деликатно поинтересовалась она.

— Мальчик или девочка эта замечательная собака? — переспросил старик. — Мальчик.

— Сука она, — решительно заметил Том. — Вот ваши деньги. Пойдите и купите на них еще дюжину точно таких же щенят.

Мы свернули на Пятую авеню, тихую и уютную, почти что пасторальную в этот воскресный полдень, так что я особенно и не удивился, если бы за углом паслись овечки, а кудрявый пастушок играл бы на свирели.

— Остановите где‑нибудь здесь, — сказал я. — Мне очень жаль, но я вынужден вас покинуть.

— Ни в коем случае, — энергично возразил Том. — Миртл страшно обидится, если ты не посмотришь ее гнездышко. Скажи ему, Миртл.

— Да, да, зайдите к нам в гости, — начала уговаривать меня миссис Вильсон. — Я позвоню сестре. Знающие люди говорят, что моя Кэтрин — писаная красавица.