Великий Бисмарк. Железом и кровью - [32]
Окончательное назначение состоялось 15 июля. «Человек, которого в нашей стране многие почитают, а некоторые ненавидят за его рыцарственную преданность и за его непримиримость к революции. Он мой друг и верный слуга и прибывает со свежим и живым воплощением основ моей политики, моего образа действий, моей воли и, добавлю, моей любви к Австрии и Вашему Величеству» – так прусский король позднее отрекомендовал Бисмарка в письме к молодому австрийскому императору Францу Иосифу [99]. Неизвестно, насколько искренним был прусский монарх и понимал ли он, как далека от истины данная им характеристика. Новый посланник имел свое видение прусской политики в германском вопросе и вовсе не был настроен на безоговорочное сотрудничество с монархией Габсбургов – впрочем, как и на однозначное противостояние. Учитывая, какое направление приняли в дальнейшем австро-прусские отношения, Бисмарк был просто обречен в недалеком будущем оказаться костью в горле австрийской внешней политики. Как вспоминал впоследствии он сам, в момент приезда во Франкфурт он вовсе не был настроен против монархии Габсбургов, однако в течение первых четырех лет пребывания там убедился в том, что столкновение с Австрией неизбежно. Германский Союз, похоже, с самого начала не вызывал у нового посланника никаких симпатий; в отличие от многих немцев, рассматривавших его как некий заменитель «общегерманского отечества», Бисмарк считал это довольно аморфное образование шахматной доской, полем соперничества между Австрией и Пруссией, которое должно быть либо разделено между обеими по справедливости, либо стать военной добычей одной из них.
В момент назначения Бисмарка главой венского кабинета был все тот же Шварценберг, который нанес Пруссии тяжелое дипломатическое поражение меньше года назад. Революция 1848 года показала, насколько непрочной является конструкция «лоскутной монархии» Габсбургов в условиях расцвета национальной идеи. Шварценберг стремился не только подавить революцию, но и придать австрийской монархии новый облик, который позволил бы ей выдержать грядущие бури. Внутри страны его политика заключалась в попытке создания унитарного государства, каждый гражданин которого чувствовал бы себя в первую очередь не немцем, чехом или венгром, а подданным Австрийской империи. В области внешней политики основная задача сводилась к тому, чтобы оставаться сильным и не допускать усиления противников, к числу которых относилась в первую очередь Пруссия. Для этого было необходимо как минимум сохранять существующее «статус кво», как максимум – усиливать австрийское влияние в Германском союзе.
Эта задача облегчалась тем, что политическая элита многих средних и малых государств, особенно в Южной Германии, считала Пруссию потенциальным агрессором и видела в Австрии гаранта сохранения существующего положения вещей. Действительно, из двух великих германских держав именно Пруссия была в наибольшей степени заинтересована в изменении сложившегося баланса сил и наращивания своей мощи. Поэтому в своих действиях Австрия могла опереться на обширную «клиентуру» из числа монархов малых германских государств.
Однако у Пруссии в этой игре тоже были неплохие карты. 1850-е годы стали для страны временем спокойствия во внутренней политике и быстрого экономического развития. Средние и малые государства Северной Германии в большинстве своем находились в зависимости от нее. Достаточно сдержанная и осторожная внешняя политика – Пруссия была единственной из великих держав Европы, полностью устранившейся от участия в Крымской войне (1853–1856), – способствовала укреплению ее позиций на международной арене. Основным пространством для прусской внешней политики была Германия, и поэтому ее успех во многом зависел от действий посланника в бундестаге.
Бисмарк с самого начала стремился действовать самостоятельно, исходя из собственного понимания принципов и задач германской политики Пруссии. Естественно, что он находился в постоянной переписке с королем, министром иностранных дел и своим покровителем Леопольдом фон Герлахом. Однако это не мешало ему чем дальше, тем в большей степени проводить собственную линию – особенно по мере того, как рос его дипломатический опыт и раскрывались таланты.
Во Франкфурте свежеиспеченный дипломат попал в новую для себя обстановку. «Что за шарлатанство и преувеличенная важность сидят в этой дипломатии!» – писал он жене [100]. Однако он взялся за дело с завидным энтузиазмом. Первый важный вывод, который Бисмарк сделал для себя на новом посту, гласил: никто не ведет здесь политику, основанную на принципах, как того хотят его берлинские покровители. Представители всех государств защищают исключительно свои прагматичные интересы. Соответственно, нет ничего зазорного в том, чтобы также отстаивать государственные интересы Пруссии, а не абстрактные ценности вроде «монархической солидарности» или «общегерманского единения».
