Великие завоевания варваров. Падение Рима и рождение Европы - [199]

.

Там, где пыльца не в силах нам помочь, приходится ориентироваться по более общим признакам. Некоторые указывают на то, что не следует недооценивать демографический элемент славянизации. По словам Прокопия, незадачливые герулы, изгнанные с земель в среднем течении Дуная в 512 году, двинулись на север по владениям славян, а затем в «пустые земли», прежде чем наконец вышли в Скандинавию. Пустой регион, судя по всему, – это север Центральной Европы, где-то за Моравскими Воротами, и это сообщение говорит о резком сокращении населения в том регионе, поскольку земли между Моравскими Воротами и Скандинавией в римский период были заселены. Есть также причины полагать, что миграционный процесс вызвал бы существенный прирост населения у славянских иммигрантов. Лимит роста популяции человека лишь один – доступные продовольственные ресурсы. Если производится больше еды, больше детей выживают, выше сопротивляемость болезням, и парам часто разрешают жениться в более молодом возрасте, а в результате население может увеличиваться с поразительной быстротой. В случае со славянами мы не можем опираться на точные подсчеты, но у нас много причин полагать, что демографические последствия переселения были довольно заметными. Прежде всего, миграция вывела славян из лесной зоны России и привела на более плодородную почву Центральной Европы. К тому же корчакские и пеньковские земледельцы быстро переняли более эффективный тип плуга, использовавшийся в Римской империи и на ее периферии к 400 году, забыв о своих сохах и ралах. Новые плуги позволили им не рыхлить, а перемешивать почву, чтобы сорняки гнили в ней, увеличивая и сохраняя ее плодородность, а значит, получать больший урожай. Даже если мы не можем назвать точных цифр, приходится прийти к выводу, что миграция вызвала рост населения в славяноязычных племенах, что, в свою очередь, позволило им быстрее колонизировать новые земли в Центральной Европе. Не все славяне, конечно, могли лично обеспечить тройной прирост населения, как сделал франкский купец Само, давший жизнь двадцати двум сыновьям и пятнадцати дочерям – с незначительной помощью своих двенадцати жен, – однако прирост населения был вполне ощутимым[532].

В то же время у нас есть другие косвенные подтверждения данных, полученных с помощью пыльцевых диаграмм с Рюгена и Саалеланда. Суковско-дзедзицкая система, занимавшая главную часть современной Польши, отличается большим количеством глиняных изделий корчакского типа, но, как мы видели, ее остатки отличаются куда большим разнообразием видов горшков. В придачу к стандартным горшкам корчакского типа для приготовления пищи (которые обладают, как правило, более широкой горловиной, нежели традиционные варианты) в суковско-дзедзицких поселениях обнаруживаются самые разные горшки средних размеров, округлые миски и пузатые кувшины. И большая часть посуды не корчакского типа выглядит как сделанные вручную варианты керамических изделий, которые изготавливались на гончарном круге в том же регионе пшеворскими гончарами в последний век германского господства. Эти сходства могут объясняться тем, что корчакские гончары находили пшеворскую керамику в заброшенных поселениях, но больше подобных имитаций нигде не встречается. Куда более вероятно, что мы видим результаты взаимодействия между корчакскими славянами и местным постпшеворским населением, по-прежнему проживающим в этих землях.

Разнообразие имеющихся свидетельств – как специфических, так и более обыденных – говорит о том, что демографическую значимость коллапса германской культуры и славянской иммиграции не так легко охарактеризовать. Немалая часть крестьянского населения продолжала заниматься своим делом, по крайней мере в некоторых зонах старой германской Европы, несмотря на переселение больших групп в IV–VI веках. Однако археологические свидетельства из Богемии указывают на то, что все-таки нужно учитывать общее снижение численности местного населения, которое, как показывают пыльцевые диаграммы, могло в некоторых местах даже привести к полному прекращению сельскохозяйственных работ – то же самое нередко обнаруживалось в приграничных рубежах Римской империи в период после ее распада[533]. Если к этой картине прибавить еще вовлеченные в миграционный процесс славяноязычные группы, численность которых быстро росла по мере того, как они усваивали более развитые способы ведения сельского хозяйства на плодородных почвах, то, пожалуй, переселение славян и впрямь следует рассматривать как серьезный демографический сдвиг, даже если оно не всегда и не всюду принимало форму повторной колонизации покинутых территорий.

В некоторых кругах утверждение, что миграции крупных масштабов в 1-м тысячелетии не было вовсе, а значит, она не могла и спровоцировать серьезных демографических (в противовес политическим и культурным) перемен, превратилось в мантру, а значит, стоит подробнее остановиться на этом моменте. Когда речь идет об обществе со строгой иерархией, культурный коллапс, ассоциируемый с исчезновением элиты, не сопровождается массовым исходом населения. Как мы видели ранее, согласно «Монемвасийской хронике», появление славян на Пелопоннесе привело к полной эвакуации исконного греческого населения. Однако, когда славяне близ Патры в начале IX века подняли бунт, среди них проживало и местное греческое население. Возможно, греки со временем вернулись из Калабрии, но в это сложно поверить. С точки зрения логистики эвакуация по морю населения целого региона была бы невозможна, учитывая, какие корабли тогда имелись в наличии. При схожих обстоятельствах на западе только богатые представители класса землевладельцев, обладавшие движимым имуществом, бежали прочь.