Великие русские старцы - [254]

И. Т. А разве это о рассеянности, батюшка?

О. И. Как же, о рассеянности.

Батюшка очень любил цветы и вообще природу: ему беспрестанно подносили цветы или из сада, или полевые. Бывало, возьмет в ручку розу или пион, какие расцветут к его приезду, и поцелует цветок, говоря: «Лобызаю Десницу, создавшую тебя столь дивно, столь прекрасно, благоуханно! О, Творец, Творец! Сколь дивен Ты и в самомалейшей травке, в каждом лепестке!» Подержит, бывало, батюшка в руке своей цветочек и отдаст комунибудь из присутствующих; и сколько радости получает с этим цветочком обладатель его! А батюшка продолжает восхвалять Творца за Его благодеяния к людям. Подадут ли ему ягод из сада, какие поспеют, он говорит: «Какой Господь-то, Отец наш небесный, милостивый, добрый, щедрый, всеблагой! Посмотрите, поймите — Он не только дает нам насущное, необходимое пропитание, а и услаждает нас, лакомит ягодками, фруктами, и какими разнообразными по вкусу, — одни лучше других! Заметьте, вот у каждого сорта ягод свой вкус, своя сладость, свой аромат».

Кто-то из приезжих заметил при этом ему однажды, что ныне культура усовершенствована и дает лучшие сорта продуктов. Батюшка, не глядя на говорившего, а продолжая смотреть на ягоды, ответил: «Культура — культурой, а Творец — Творцом. На то и дан человеку разум, чтобы он работал им, возделывал, совершенствовал, или, как ныне выражаются, культивировал прежде всего самого себя, а затем и другие творения Божии, хотя бы и дерево, и плоды, и все, что предано в его руки Творцом. Из готового-то семени легко выращать, доводить до высшего качества; а семя-то самое создать, если его нет, одну каплю воды создать там, где ее нет, — попробуйте-ка с вашей культурой! Из готовой воды можно и водопады устраивать; из готовых веществ — земли, песка, глины можно какие угодно громады воздвигать; а при отсутствии этих веществ что вы сделали бы? О, Творче Всеблагий, Отче небесный, доколе создание Твое не познает Тебя и не падет в прах пред величием Твоим?!»

Любил также батюшка и сам собирать в саду ягоды и кушать их прямо с веточки. Бывало, заберется в кусты малины или в грядки клубники, кушает да позовет: «Матушка, у тебя в садике-то воры; что плохо следишь за своим добром!» Любил он наш садик и всякий раз перед отъездом из обители заходил в него и, как бы жалея его, прощался с ним: «Прощай, садик! Спасибо тебе за то удовольствие, которое ты доставляешь мне всегда! Сколько светлых минут проводил я в твоем уединении!» и тому подобное.

Бывало, скажешь ему на это: «Родной наш батюшка, да разве Вы на будущий год к нам не приедете?» Он ответит: «Будущее в руках Божиих; жив буду, — приеду».

Если случалось, что батюшка приезжал к нам во время сенокоса, то мы с ним ездили и на покос к сестрам, всегда приноравливая к тому времени, когда они там пьют чай. Вот радость-то сестрам! Подъезжаем, бывало, и издали уже виднеются черные фигуры в белых фартуках и белых платочках. Поодаль дымятся и самоварчики; тут же на траве разостлана большая простая деревенская (бранная) скатерть, пригнетенная по краям камушками, чтобы не поднимало ее ветром; на ней около сотни чашек чайных, сахар; подле стоят мешки с кренделями (баранками). Как только подъедет батюшка, певчие сестры грянут любимый батюшкин задостойник: «Радуйся, Царице». Батюшка идет к приготовленному для него столику, но иногда прежде погуляет по покосу, посидит на сене, побеседует с сенокосницами, и затем начинается чаепитие. Все собираются к кипящим кубам и самоварчикам, садятся на траву, и батюшка сам раздает им из мешка баранки, многим дает чай из своего стакана и, вообще, старается всех утешить.

Когда он уезжает с покоса, все бегут провожать его, певчие поют ему «многолетие», пока экипаж не скроется из вида. Вообще, батюшка любил наше пение и ежедневно призывал клирошанок петь, по большей части в саду, а при дождливой погоде и в кельях. Ежедневно после обеда подходила к нему регентша, которой он назначал, какие пьесы петь ему. Иногда он слушал их молча, сосредоточенно, в молитвенном настроении; иногда стоял или даже ходил среди них и объяснял им смысл поемого, особенно ирмосов; иногда же с увлечением сам пел с ними и регентовал рукою.

Когда случалось нам с ним кататься по Волге, по его благословению я брала с собою на пароходе от четырех до шести певчих, которые пели ему на пароходе, также и в побережных церквах, где он останавливался для совершения литургии, без чего не мог провести ни одного дня.

Когда мы с ним катались по нашим лесам и полям, он всегда благословлял поля с молитвою о их плодоносии и изобильном урожае на пропитание обители. Бывало, когда увидит, что нет близко народа, велит остановить лошадей, снимет с себя рясу, положит на свое место и пойдет немножко пройтись в поле. По дорогам между монастырем и скитами у нас поставлено не мало скамеечек, так как по этим уединенным дорожкам гуляют монашенки и садятся иногда со своим рукоделием, или отдыхают, когда ходят в лес за ягодами или за грибами. Во время пребывания у нас батюшки, все таковые скамеечки служили местом для богомольцев, прибывавших к батюшке; зная, что мы с ним ежедневно, иногда и по нескольку раз, проезжаем тут мимо, они поджидали нас и, завидев издали экипаж, тихо, в полном порядке подходили к батюшке на благословение; иные девушки подносили ему полевые цветы, особенно часто фиалки белые и лиловые, которые батюшка очень любил. Так однажды, приняв эти букеты, он держал в руках один из них и, рассматривая его, сказал Евангельское слово: