Великие русские старцы - [104]

Старец Агапит Задонский (1750–1825)

Старец Агапит (до принятия схимы в монашестве — Аввакум) был в Задонском монастыре келейником у святителя Тихона, а затем жил в келье схимонаха Митрофана.

Старец Митрофан искренно любил отца Аввакума за благоразумную строгость к себе и горячее усердие к Богу. Однажды будучи в духе озарения духовного, отец Митрофан, возложив на голову Аввакума обе руки свои, благословляя его, сказал: «Да почиет на тебе Божие благословение и мое схимонашеское… Тецы, брат, о Господе — да постигнеши небесное отечество, которое Бог обещал любящим Его! Доброе дело от доброго конца познается».

Этим благословением старец Митрофан пророчески указал на грядущие скорби и тесноту жизни, которые доведется перенести отцу Агапиту.

По возникшему от братии гонению, старец вынужден был оставить Задонск и поступил в Алексеевский Акатов монастырь (в Воронеже), и впоследствии перешел в Предтечев Трегуляев (близ Тамбова), где принял схиму с именем Агапита. Но жить и умереть в Задонском монастыре, где положил начало своему иночеству, было всегдашним желанием Агапита, и в 1817 году исполнилось его желание: он вернулся в Задонскую обитель.

Принял он схиму по особенному Божию призванию, о чем впоследствии рассказывал сам: «Любил я взирать на схимников, на их ангельскую жизнь, уединенную и высокую, и на их ангельское облачение, а сам восприять на себя схиму и думать не смел, считая себя недостойным и неспособным к сему трудному подвигу; впрочем, молился усердно, да будет со мною и в сем по воле Господней. Что же однажды во сне вижу? Благолепнейшую и величественную Деву и слышу от Нее: „Схима (такому-то) готова, да он не дождется ее, ты же прими ее“. А в это время, нужно сказать, представлен был к схиме некоторый иеромонах Трегуляевского монастыря, который, действительно, еще до разрешения на пострижение епархиального начальства, скончался. Между тем благословение архипастырское последовало и настоятель рассуждал с братией: кого посвятить в схиму? К удивлению моему, братия указала на меня. Когда объявили мне это, я с благоговением покорился воле Богоматери, изреченной устами настоятеля, и начал готовиться к принятию великого ангельского чина. Помолившись и приняв благословение настоятеля, определил я себе сорокадневное говение. Двадцать дней провел без тягости — в молитве, без сна и пищи, но ослабел и, по совету настоятеля, скушав гривенную просфору, около фунта весом, и испив чашу воды, продолжал говение, которое только с помощью Божией совершил. Предпоследние дни были чрезвычайно тяжки: я весь горел, изнеможение одолело, я впал, так сказать, в забытье тонкого сна, и вижу опять оную Деву, Которая, напомнив мне о немощи моей, приказала с опасением и надеждой не на Себя, а на Господа Бога, приниматься за особенные подвиги, и произнесла: „Крепись и надейся на Меня“. Затем благословила подкрепляться пищею и питием. Подкрепленный таковым духовным утешением Богоматери и пищею, я уже бодрственно совершал говение. Так Богоматерь приветливо воззвала и благословила меня недостойного к подвигам жизни ангелоподобной. Это благодатное видение ободрило мой дух, укрепило во мне телесные упавшие силы, и я в радостном трепете пал тогда пред иконою Богоматери и излил горячую благодарственную молитву мою благой Утешительнице и Покровительнице всех христиан».

Старец был высокого роста, внешне казался суровым и строгим, но главными чертами его характера были незлобие и простота евангельская.

Никто не знал о железных веригах, которые носил старец на себе до самой кончины. Вериги опоясывали его наподобие диаконского препоясания орарем пред святым причастием и сжимали плечи, поясницу. На молитве старец, несмотря на вериги, совершал частые земные поклоны с изумительной и для молодого человека легкостью.

Почти всегда молитва его орошалась обильными слезами сокрушения, умиления и той крепкой веры, которая во всяких душевных состояниях, припадая к Спасителю своему, держится края ризы Его и вопиет: «Господи, хощу или не хощу, спаси мя!»

Воздержание отца Агапита было разумно строгое. В среды и пятки он ничего не вкушал, а в дни святой Четыредесятницы говел и по целым неделям. Сам упражняясь в воздержании, боголюбивый старец требовал того и от своего келейника и всем советовал, по крайней мере, не вкушать рано; ибо начало дня, говорил старец, должно быть сретаемо по долгу христианскому молитвенным возношением к Богу.

Однажды придя из церкви в свою келью, он взял просфору в левую руку и, прикрыв ее правой, сказал, обратившись к келейнику: «Кто предварил день молитвою и не завтракал, тот будет кушать благословенный хлеб». Келейник смутился при сих словах, но, желая оправдаться скрытностью, возразил: «А кто же завтракал?» «Лжешь, не так глядишь!» — отвечал отец Агапит. Когда виновный искренно признался в своей невоздержности, он простил его и снова, во избежание своеволия, повторил ему заповедь свою, смиренно умоляя: «Господа ради не ешь рано до литургии, от сего ум будет светлее и тело здоровее… Скоты рано едят… Старца же не обманывай! Тогда благословение Божие пребудет с тобою во всю жизнь. Божественный дух истины, — присовокупил он, — влечет нас в рай — вечное блаженство, а преисподний дух лжи влечет в ад — вечную муку».