Великие русские писатели XIX века - [37]

Диагноз Толстого правилен, но предлагаемое им лечение хуже самой болезни. Человечество не может зачеркнуть века своего духовного развития, не может вернуться в первобытное состояние, не может и не должно отречься от личности, свободы воли и творчества, чтоб превратиться в пассивно-бессмысленное стадо. Толстой не верил в человека, отвергал «несуществующую свободу» и свой чисто буддийский фатализм прикрывал туманным понятием Провидения. Самое поразительное – это его истолкование могучего религиозно-исторического порыва русского народа в 1812 году как торжества пассивности.

Толстой поставил проблему индивида и «целого», подчеркнул необходимость религиозного обоснования личности – ив этом его огромная заслуга. С него начинается «кризис гуманизма», который в наше время дошел до трагического обострения. Мыслители нашей эпохи, равно отвергая крайности индивидуализма и коллективизма, прокладывают путь Церковной соборности.

Но там, где ошибается Толстой-философ, непогрешим Толстой-художник. Солдат Платон Каратаев, встреча с которым в занятой французами Москве произвела переворот в ищущем правды Пьере Безухове, задуман автором как параллель к «народному герою» Кутузову; он тоже человек без личности, пассивно отдающийся событиям. Таким видит его Пьер, т. е. сам автор, но читателю он представляется иным. Не безличность, а необыкновенное своеобразие его личности поражает нас. Его меткие словечки, прибаутки и поговорки, его постоянная деятельность, его светлое веселие духа и чувство красоты («благообразие»), его деятельная любовь к ближним, смирение, жизнерадостность и религиозность складываются в нашем представлении не в образ безличной «части целого», а в изумительное по цельности лицо народного праведника. Платон Каратаев – такой же «великий христианин», как и юродивый Гриша в «Детстве». Толстой интуитивно почувствовал его духовное своеобразие, но его рационалистическое объяснение скользнуло по поверхности этой мистической души.

* * *

В «Войне и мире» события семейной и личной жизни героев происходят на широком фоне исторических событий. Толстой изображает императора Александра I, Кутузова, Сперанского, Наполеона и его маршалов, описывает поход русских в Пруссию (всемирно известна батальная картина боя под Аустерлицем), вторжение французов в Россию, Бородинское сражение и взятие Москвы, вступление союзных войск в Париж; конец романа отнесен к 1820 году. Автор перечитал множество исторических книг и мемуаров современников; он понимал, что задача художника не совпадает с задачей историка и, не стремясь к полнейшей точности, хотел создать дух эпохи, своеобразие ее жизни, живописность ее стиля.

Конечно, исторические лица Толстого несколько модернизированы: часто они говорят и думают, к современники автора. Но это подновление стало неизбежно при творческом восприятии исторического процесса как непрерывного, жизненного потока. В противном случае получается не художественное произведение, а мертвая археология. Автор ничего не придумывал – он только выбирал то, что ему казалось наиболее показательным. «Везде, – пишет Толстой, – где только в моем романе говорят и действуют исторические лица, я не выдумывал, а пользовался материалами, из которых у меня во время моей работы образовалась целая библиотека книг».

Для «семейных хроник», помещенных в исторические рамки наполеоновских войн, он пользовался фамильными воспоминаниями, письмами, дневниками, неопубликованными записками. Сложность и богатство «человеческого мира», изображенного в романе, можно сравнить только с галереей портретов многотомной «Человеческой комедии» Бальзака. Толстой дает более 70 подробных характеристик, намечает несколькими штрихами множество второстепенных лиц – и все они живут, не сливаются друг с другом, остаются в памяти. Одной остро схваченной деталью определяется фигура человека, его характер и поведение. В приемной умирающего графа Безухова один из наследников – князь Василий в растерянности ходит на цыпочках. «Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом». И в этом подпрыгивании сказывается вся натура сановного и властного князя. Внешняя черта приобретает у Толстого глубокое психологическое и символическое звучание. У него Несравненная острота зрения, гениальная наблюдательность, почти ясновидение. По одному повороту головы или движению пальцев он угадывает человека. Каждое чувство, даже самое мимолетное, немедленно воплощается для него в телесном знаке; Движение, поза, жест, выраженье глаз, линия плеч, дрожание губ читаются им как символ души. Отсюда то впечатление душевно-телесной цельности и пол ноты, которое производят его герои. В искусстве создания живых людей с плотью и кровью, дышащих, движущихся, отбрасывающих тень, Толстой не имеет себе равных.

В центре действия романа поставлены две дворянские семьи – Болконских и Ростовых.

Старший князь Болконский, генерал-аншеф екатерининских времен, вольтерьянец и умный барин, живет в имении Лысые Горы с дочерью Марьей, некрасивой и уже немолодой. Отец страстно ее любит, но воспитывает сурово и мучит уроками алгебры. Княжна Марья «с прекрасными лучистыми глазами», с застенчивой улыбкой – образ высокой духовной красоты. Она безропотно несет крест своей жизни, молится, принимает «Божьих людей» и мечтает сделаться странницей… «Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе любви и самоотвержения, преподанном ей Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда Сам Он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и она это делала». И все же ее иногда волнует надежда на личное счастье; ей хочется иметь семью, детей. Когда надежда эта осуществляется и она выходит замуж за Николая Ростова, душа ее продолжает стремиться к «бесконечному, вечному совершенному».