Великие русские писатели XIX в. - [6]

Поэма была встречена единодушным восторгом; для широкой публики Пушкин надолго стал «певцом Людмилы и Руслана», а тронутый Жуковский подарил ему свой портрет с надписью: «Ученику- победителю от побежденного учителя».

Вспоминая потом бурные годы в Петербурге между Лицеем и ссылкой, Пушкин писал в «Онегине»:

Я Музу резвую привел

На шум пиров и буйных споров,

Грозы полуночных дозоров,

И к ним в безумные пиры

Она несла свои дары

И как Вакханочка резвилась,

За чашей пела для гостей,

И молодежь минувших дней

За нею бурно волочилась…

И вот над поэтом разразилась гроза. Увлеченный революционными настроениями гвардейской молодежи, Пушкин писал «вольнолюбивые стихи». Его товарищ по Лицею декабрист Пущин рассказывает: «Тогда везде ходили по рукам, переписывались и читались наизусть его “Деревня”, “Ода на свободу” и другие мелочи в том же духе. Не было живого человека, который бы не знал его стихов». В оде «Вольность» описывается убийство Павла I и призывается народ к мести тиранам; в эпиграмме на всемогущего «всей России притеснителя», ближайшего советника Александра I Аракчеева говорится:

Холоп венчанного солдата,

Благодари свою судьбу,

Ты стоишь лавров Герострата

Иль смерти немца Коцебу.

(Идеолог «Священного союза» Коцебу был убит студентом Зандом.)

Эти запретные стихи стали известны правительству; Пушкину грозила Сибирь. Карамзин и Жуковский заступились за него, наказание было смягчено: он был выслан в Екатеринослав и причислен к канцелярии генерала Инзова. Новому начальнику Пушкина министр писал: «Пушкин кажется исправившимся, если верить его слезам и обещаниям», а Карамзин сообщал Вяземскому: «Если Пушкин теперь не исправится, то будет чертом еще до отбытия в ад».

После трехлетнего пребывания в Петербурге (1817—1820) следует шестилетняя ссылка (1820— 1826): четыре года в Кишиневе и в Одессе и два года в селе Михайловском.

Поэт пишет брату: «Приехав в Екатеринослав, я соскучился, поехал кататься по Днепру, выкупался и схватил горячку по моему обыкновению. Генерал Раевский, который ехал на Кавказ с сыном и двумя дочерьми, нашел меня в жидовской хате, в бреду, без лекаря, за кружкою оледенелого лимонада… Инзов благословил меня на счастливый путь. Я лег в коляску больной; через неделю вылечился». Герой Отечественной войны Раевский и его семья приняли в Пушкине сердечное участие. С ними он прожил два месяца на Кавказских минеральных водах; он был поражен дикой красотою Кавказа, «великолепной цепью гор, ледяные вершины которых издали, на ясной заре кажутся странными облаками, разноцветными и неподвижными»; ему нравился полуазиатский край, недавно покоренный доблестным Ермоловым, его забавляли опасности путешествия: отряд из 60 казаков сопровождал путников с заряженной пушкой. В Пятигорске поэт карабкался по крутым каменным тропинкам, пробирался сквозь кустарник на краю пропастей. Он отдыхал от бурной жизни в Петербурге, которая начинала его тяготить, был весел и беспечен. С Кавказа он отправился вместе с Раевским в Крым; подъезжая на корабле к Гурзуфу, написал свою элегию «Погасло дневное светило» — первую дань любви к Байрону. Поэт прощается с «туманной родиной», с «минутными друзьями» и «изменницами младыми» и грустно думает о своей «потерянной младости»…

Шуми, шуми, послушное ветрило,

Волнуйся подо мной, угрюмый океан!

О жизни в Крыму он вспоминал потом как о лучших своих днях; дочь генерала Раевского Мария, вышедшая впоследствии замуж за декабриста князя Волконского и последовавшая за ним в ссылку в Сибирь, покорила его влюбчивое сердце; брат ее Александр познакомил поэта с Байроном. Пушкин называл Александра Раевского своим «демоном». Он «звал прекрасное мечтою»,

На жизнь насмешливо глядел И ничего во всей природе Благословить он не хотел.

Холодный и надменный, Раевский драпировался в Чайльд–Гарольдов плащ и казался поэту загадочным байроническим героем.

Наконец, Пушкину пришлось вспомнить о службе. Тем временем начальник его генерал Инзов был переведен в Кишинев, и поэт неохотно отправился

этот глухой угол полудикой Бессарабии. Следы В давнего турецкого владычества еще оставались на ах пестрого населения. Восточная лень, распущенность, карты, кутежи и сплетни — вот что ожидало Пушкина в Кишиневе. «Донжуанский список» поэта быстро растет. «Пушкин не изменился на юге» пишет М. Попов, — был по–прежнему умен и ветрен, насмешлив и беспрерывно впадал в проступки, как ребенок». Он два раза дрался на дуэли, со скуки бесновался и бранил в стихах «проклятый город Кишинев». Раз, повстречав в степи цыганский табор, пристал к нему и прожил с цыганами два дня «на дикой воле». И все же, несмотря на разгул и тоску, он много читал и думал. Он пишет Чаадаеву:

В уединении мой своенравный гений Познал и тихий труд, и жажду размышлений… Ищу вознаградить в объятиях свободы Мятежной младостью утраченные годы И в просвещении стать с веком наравне.

В 1823 году он переходит на службу в Одессу. После бессарабского захолустья большой торговый город с порто–франко показался ему Европой. Мы читаем в «Странствиях Онегина»:

Там все Европой дышит, веет,

Все блещет югом и пестреет