Великие посвященные - [44]

В продолжение этого долгого ученичества он должен был не только приобрести познания, но и преобразиться, достигнуть нравственной силы путем отречения.

Древние мудрецы были убеждены, что человек может овладеть истиной лишь тогда, когда она станет частью его внутренней сути, естественным проявлением его души. Но в этой глубокой работе внутреннего творчества ученик предоставлялся самому себе. Его учителя не помогали ему ни в чем, и часто удивляли его своей наружной холодностью и равнодушием. В действительности же он подвергался самому внимательному наблюдению.

Его обязывали к самым неумолимым правилам, от него требовали абсолютного послушания, но перед ним не раскрывали ничего, переступающего известные границы. На все его тревоги и на все его вопросы отвечали одно: работай и жди". И тогда он поддавался вспышкам возмущения, горькому сожалению, тяжелым подозрениям. Не сделался ли он рабом смелых обманщиков, овладевших его волей для своих собственных целей?

Истина скрывалась от него, боги покидали его; он был одинок и в плену у жрецов храма. Истина являлась ему под видом сфинкса, и теперь сфинкс говорил: я — Сомнение! И крылатый зверь с бесстрастной головой женщины и с когтями льва уносил его, чтобы растерзать на части среди жгучих песков пустыни.

Но эти тяжелые кошмары сменялись часами тишины и божественного предчувствия. И тогда он начинал понимать символический смысл испытаний, через которые он проходил, когда вступал в храм, ибо темнее бездонного мрака того колодца, который грозил поглотить его, являлась бездна неизведанной истины; пройденный огонь был менее страшен, чем все еще сжигавшие его страсти. Ледяная и темная вода, в которую он должен был погрузиться, была не так холодна, как сомнения, затоплявшие его душу в часы духовного мрака.

В одном из зал храма тянулись в два ряда священные изображения, такие же, как те, что ему объясняли в подземной пещере в ночь первых испытаний; они изображали двадцать две тайны бытия. На этих тайнах, которые давали лишь угадывать на пороге оккультного обучения, основывалось все богопознание; но нужно было пройти через все посвящение, чтобы вполне понять их. С той первой ночи ни один из учителей не говорил с ними о них.

Ему разрешалось лишь прогуливаться в этой зале и размышлять над символическими изображениями. Он проводил там длинные часы уединения. Посредством этих образов, целомудренных и важных, невидимая и неосязаемая истина проникала медленно в сердце ученика. В немом общении с этими молчаливыми божествами без имени, каждое из которых казалось — стояло во главе одной из сфер жизни, он начинал испытывать нечто совершенно новое: сперва углубление в суть своего существа, а затем отделение от земного мира, как бы вознесение над всем земным.

От времени до времени он обращался к Посвященным с вопросом: "будет ли мне когда-нибудь дозволено вдохнуть розу Изиды и увидеть свет Озириса"? На это ему отвечали: "Это зависит не от нас, истину дать нельзя. Ее можно найти или внутри самого себя, или совсем не найти. Мы не можем сделать из тебя адепта, ты сам должен сделаться им. Лотос долго растет под водою, прежде чем раскроется его цветок, Не ускоряй раскрытия божественного цветка. Если раскрытие это должно совершиться, оно настанет в свое время. Работай и молись.

После этого ученик, одновременно и радостный и грустный, возвращался к своими занятиям и к своим размышлениям. Он испытывал суровое очарование этого одиночества, в котором словно проносилось дуновение вечного. Так протекали месяцы и годы. И он начинал чувствовать, как в нем медленно происходило преображение. Страсти, которые раньше осаждали его, удалялись от него словно угасающие тени, а мысли, окружавшие его в одиночестве, начинали приветствовать его как бессмертные друзья. Минутами он испытывал, как поглощалось его земное я и как возникало другое, более чистое и возвышенное. И в такие минуты он падал ниц перед ступенями закрытого святилища, и в нем не оставалось ни возмущения, ни желания, ни сожаления. Была лишь беззаветная отдача своей души божественному Началу, совершенное пожертвование своей личности неизменной истине. "О, Изида, молился он; душа моя — лишь слеза из твоих очей, и пусть падет она — подобно капле росы — на душу других людей, и пусть, умирая, я почувствую, как ее благоухание поднимается к Тебе. Я готов принести себя в жертву".

После одного из таких немых обращений, перед учеником, еще погруженным в восторг молитвы, возникал — подобно видению — образ иерофанта, величественный и светлый.

Учитель, казалось, читал в мыслях ученика и проникал в драму его внутренней жизни.

"Сын мой" говорил он, час приближается, когда истина будет открыта перед тобой, ибо ты уже предчувствуешь ее, спускаясь в свою собственную глубину и находя в ней божественную жизнь. Ты вступишь в общение с посвященными, ибо ты этого заслужил чистотою сердца, любовью к истине и силою отречения. Но, никто не переступал порога Озириса, не пройдя через смерть и воскресение. Мы будем сопровождать тебя в склепе. Не имей страха, ибо ты уже один из братьев наших".