Великие любовницы - [132]

Но мы, дорогой читатель, не знаем, по причине ли карточного выигрыша, или по какой другой надобности, но только попала эта самая Ленж в поле зрения самого могучего господина Лебеля, камердинера Людовика XV. Как известно, Лебель вошел в историю как исключительный поставщик девочек королю в его «Оленьем парке». Он вместе с мадам Помпадур весьма успешно эту поставку осуществлял, и девочки росли «как на дрожжах», дорастая до вполне приличного возраста, четырнадцати-пятнадцати лет, когда их можно было смело в разврат пускать. Но сейчас мадам Помпадур умерла, «Олений парк» несколько опустел, а Людовик XV изрядно приуныл. Этот король, дорогой читатель, был такой, что он вечно скучал. И наверно, его историки имели в виду, когда говорили о каком-то монархе, назначившем большую награду тому, кто выдумает новое наслаждение. Все-то этому королю скучно, все-то ему подавай новое удовольствие. Маркиза Помпадур, когда сама после двадцатилетней любовной связи с королем малость ему опостылела и он начал явно от ее любовных утех отлынивать, с ног сбилась, выискивая королю все новые развлечения. От этой заботы, может, и чахоткой заболела, и раньше времени из жизни ушла. А Людовик XV теперь угрызениями совести мучается. Такое у него, значит, правило было «грешить и каяться». Ну прямо по Островскому, когда героиня успокаивает свою маменьку: «А я буду грешить и каяться, грешить и каяться». Или по примеру нашей царицы Елизаветы Петровны, у которой ни один грешок не прошел без последующего совестливого покаяния. А Людовик XV после смерти своей очередной любовницы (они почему-то у него часто умирали) здорово мучился угрызениями совести. Такая у него привычка была. Мучиться угрызениями совести и с женой и богом мириться. Но поскольку жена его, полячка Мария Лещинская, тоже умерла, пришлось раскаиваться в своих грехах перед одним только господом богом, а это, как известно, невеселое занятие. И такое вынужденное истязание плоти, вообще-то несвойственное этому королю, на психике его отразилось. Он по своему королевскому дворцу мрачный ходит, кофий, самолично приготовленный, дочери Аделаиде без обычной улыбки и остроумных шуточек подает и того гляди на пункте стресса в меланхолию ударится.

А меланхолия, дорогой читатель, — болезнь хуже некуда. Вы почитайте, что о ней ученые восемнадцатого века писали. Мы, конечно, не будем вас тут утомлять долгими научными цитатами Шарля Летурно и знаменитого психопатолога Крафта Эбинга, однако скажем: от меланхолии до сумасшествия — один шаг. Недаром знаменитый Потемкин, фаворит нашей Екатерины II, когда в меланхолию впадал, совсем невменяемым делался. Он или сырую морковку нечесаный на диване грыз, или в монастырь постригаться монахом бежал.

Ну, у Людовика XV меланхолия натурально протекала — он стал задумчивым и грустным, что Лебель правильно понял — как негативный результат отсутствия в алькове короля хорошей женщины. И в благородном побуждении о заботе настроения и здоровья короля привел к нему эту самую мадемуазель Ленж. Конечно, ее перед визитом к королю заставили хорошо помыться, в роскошное платье приодели и наказали не очень робеть, поскольку робких король не любит. Ну, думает Лебель, хоть часок-другой эта милая особа с таким просторечивым неправильным французским говором и меткими словечками, почерпнутыми из базарного фольклора, развлечет короля, и то хорошо. И никто, конечно, даже представить себе не мог, что «часок» обернется долгими годами яркого, сильного сексуального к ней чувства короля, вознесшего эту фаворитку на пьедестал самых могущественных и значительных фавориток мира. Так она и останется с королем до самой его смерти и, несмотря почти на полное отсутствие образования, даже в государственные дела начнет вмешиваться, меняя министров по своему усмотрению. Доказала воочию эта фаворитка правоту изречения гениального вождя, что «и кухарка может управлять государством». Словом, как вошла в альков короля, так уже из него и не вышла. Шестидесятилетний король был без ума от своей двадцатишестилетней фаворитки и так вот с придворными откровенничал: «Я без ума от нее. Во всей Франции она единственная женщина, которой удалось заставить меня забыть, что мне перевалило за шестьдесят».

Раскованная, веселая, в меру вульгарная, она, как острая приправа в пресном блюде, будоражила все сладострастные чувства короля и удовлетворяла все его разнузданные прихоти с такой простотой и естественностью, что окончательно сняла все покровы запретности, если они еще были у короля. Она сочетала в себе все, по чему так истосковались его душа и тело: по абсолютной раскованности. Разнузданность в соединении с невинностью — именно этого доселе не хватало королю.

Ему, к этому времени уже прошедшему большую сексуальную практику от светских дам с их чопорным соблюдением этикета даже в алькове короля до невинных девочек с их наигранным любовным мастерством, не хватало именно такой женщины, у которой распутство было бы органично связано с невинностью. Этот коктейль любовных утех, снявший все покровы, все запреты недозволенного и порочного и превративший распутство в нравственность, окончательно вылечил от меланхолии короля. В кровати перед дю Барри был не король, а парубок из соседней деревни. Это умиляло короля, приводило в неописуемый восторг. Сир стал просто мужчиной, которому можно было запросто сказать: «А ну валяй-ка, Франция, отсюда со своим кофе», когда король захотел самолично подать в кровать фаворитке сваренный им кофе.