Великие любовницы - [103]

Жанна: «Римский папа Сикст IV простил нам это».

Судья: «Ваш отец заставил нашего короля, тогда еще герцога Орлеанского, жениться на вас».

Жанна: «Я не такого низкого происхождения, чтобы заставлять кого-то насильно жениться на мне».

Судья: «Вы согласитесь с тем, что у вас есть физические недостатки?»

Жанна: «Я признаю, что я не особенно пригожа лицом и не обладаю такими красивыми формами, как большинство женщин».

Судья: «Вы должны знать, что физически не подходите для супружеской жизни».

Жанна: «Я так не считаю. Я так же подхожу для брака, как жена моего конюшего Жоржа, которая, будучи абсолютно калекой, смогла подарить ему двух детей»^[109].

Словом, защищает Безобразная Жанна свое королевское и человеческое достоинство: она тоже имеет право на счастье и супружескую жизнь. Судьи бегут, конечно, к королю и сообщают ему, что никак упорство Жанны преодолеть не могут, а на все их обвинения она парирует очень даже логично и разумно. Тогда король лично к своей жене обратился с просьбой государственным планам не препятствовать и добровольно пойти в монастырь. Жанна подумала, подумала и согласилась: не для нее человеческое, женское счастье — послужим богу. Он, наверное, милосерднее человека.

Обрадованный Людовик XII женится на Анне Бретанской, и вот у них уже дети пошли, и в общем супружество было удачным, но вдруг жена умирает. Что делать уже очень уж немолодому, а прямо дряхлому Людовику XII? Конечно, жениться в третий раз: на сестре английского короля красавице Марии Тюдор. Но приехать за невестой в Англию король не может: слишком дряхл. И супружество совершается при помощи представителя, то есть жена Генриха VIII Катерина Арагонская роскошную сорочку в спальню «молодоженам» несет, а жениха представляет от имени короля Людовика XII дворянин, пригожий и молодой причем, — де Лонгвиль.

И вот де Лонгвиля, вполне порядочного дворянина, ввели в спальню, сорочку с него сняли, а штаны снять не позволили, только один сапог. И вот он, полуодетый, в нижней сорочке, в верхних штанах и с одной босой ногой, другая в сапоге, уже лежит рядом в постели со своей «невестой». Все придворные, окружив кровать, затаив дыхание внимательно наблюдали, как совершается «брачное таинство», то есть как медленно босая нога де Лонгвиля приближается к босой ножке Марии. Ну, прикосновение состоялось, наконец. Все. Брачный церемониал законен, супружество официальным представителем «испробовано», не придерешься, Европа! Прикосновение ног Мария приняла без неудовольствия, можно теперь возвратиться в залу, где свадебный ужин, музыка, свет и танцы. Мария очень весело танцевала на этом балу, личико ее не переставало одаривать всех лучезарной улыбкой, которая несколько потускнела, когда она через несколько месяцев воочию увидела своего жениха, французского короля Людовика XII. Краснощекого, обрюзгшего, жирного, горбатого, пятидесятидвухлетнего, выглядевшего на целых сто лет и не могущего самостоятельно с коня слезть. Доехал-то он на встречу своей невесты верхом на коне — доехал, но сползти с коня уже не может. Подагрические ноги совсем отказали, четверо слуг его стягивают, кряхтящего и стонущего, с коня, вот-вот на землю опрокинут. Не опрокинули, однако. Носилки, которыми король вынужден был возвращаться с невестой в Париж, тоже ни разу не опрокинули, хотя оживленная беседа между королем и его невестой происходила в весьма неудобных позициях: она из окошка своей кареты, он изогнувшись в своих носилках.

Да, от такого «вида» жениха всякая охота у юной, шестнадцатилетней жены к брачной жизни отпадет. Но Мария была очень умной и хитрой девицей. Она знала, что делала. Она поступила как мудрая матрона. Притворилась, полная восторга от встречи с супругом. Решила по мудрой присказке — заласкать кота насмерть! Знаете, дорогой читатель, как можно от избытка чувств замучить насмерть не только кота, но и человека? И вот она — сама лучезарность и веселость. Мужу поцелуи и нежные объятья, хотя он весьма сконфуженным из супружеской спальни выходит, а входит весьма задумчивым, будто важная государственная проблема чело ему омрачает. Мария делает вид, что в королевском алькове все о’кей, и даже какие-то подушечки и простынки для увеличения своего живота подкладывает, к вящему ужасу Луизы Савойской, претендующей поставить на французский трон своего сыночка, герцога Ангулемского, который действительно потом станет французским королем Франциском I. Но это потом будет. А сейчас претендент на французскую корону в большой опасности: он все больше и больше поддается — чарам Марии Английской и уже не прочь помочь ей в увеличении животика натуральным путем. Напрасно мудрый придворный де Гренвиль ему резонные аргументы представляет об опасности такого беспечного и легкомысленного шага: «Ох, господь вас побери (так он выражаться любил), что же вы делаете? Разве вам не понятно, что эта тонкая бестия желает вас завлечь и от вас понести? А родись у нее сын — и вы навечно всего только граф Ангулемский, уж никак не король Франции, на что уповаете. Король наш состарился, у него уже не будет детей. Вы с ней сблизитесь, а при вашем молодом горячем нраве и ее пламенной натуре не успеете моргнуть глазом, как приклеитесь друг к другу, что и не отодрать. А тут и дитя — и конец всем надеждам»