Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга первая (1917-1940 г.г.) - [46]

В 1929 году в Конституцию РСФСР вносится существенная поправка. В прежней редакции Основного закона была фраза о том, что «свобода религиозной и антирелигиозной пропаганды признаётся за всеми гражданами» (статья четвёртая). Однако теперь она звучала несколько иначе. Съезд Советов сформулировал эту часть четвёртой статьи так: «свобода религиозных исповеданий и антирелигиозной пропаганды остаётся за всеми гражданами». Фактически такая формулировка означала ЗАПРЕТ РЕЛИГИОЗНОЙ ПРОПАГАНДЫ.

Новый поток гонений обрушился на служителей церкви в 1929 году, когда в результате введённой с августа так называемой «пятидневки», или «непрерывки». Замена рабочей недели «пятидневкой» имела целью обеспечение безостановочного производства. «Пятидневка» же вовсе не означала пятидневной рабочей недели: просто в месяце оказывалось пять выходных — 6, 12, 18, 24 и 30 числа. Постановлением Совнаркома воскресенье переставало быть общим для всех выходным днём! Часто при этом график рабочих и выходных дней был индивидуальным для отдельного предприятия — и даже для отдельного работника!

Разумеется, всему этому предшествовала громкая кампания, которая объявляла выходные и праздничные дни «пережитками проклятого прошлого». Реформу назвали «революцией календаря». Карманные писатели и журналисты (Л. Кассиль, М. Кольцов) описывают воскресенья как «сонные провалы», «дни скуки и безделья», которым на смену «пришло торжество революционного темпа». Организуются «дома отдыха пятого дня»; «народ» требует отменить названия привычных дней недели и заменить их в календаре серпами, молотами, звёздочками…

Что касается верующих, в их среде сразу же пошли волнения (воскресенье — выходной, освящённый Православной церковью). Нередки были случаи неподчинения «революционному календарю», попытки примирить новую действительность с привычным религиозным укладом. Но власти сурово карали «контрреволюционеров», усматривая в неповиновении стремление «бороться против социализма»…

Этот экскурс в историю не случаен. Изменение политики официального государства по отношению к церкви отразилось и на преступном мире России. Поскольку церкви и храмы были разрушены, разграблены, осквернены, антирелигиозная пропаганда привела к тому, что открыто высказывать свою веру было опасно, — постольку был нанесён мощнейший удар по «клюквенно»-«марушному» промыслу. Он практически потерял всякий смысл. «Клюквенники» переквалифицировались в прозаических «щипачей», «гоняли марку», «резину», «майданы» (т. е. воровали в трамваях, автобусах, проездах). Исчезла порода…

Что же касается отношения к религии и к церковникам, то в тех условиях, которые мы описали выше, уголовники открыто и без колебаний разделяли точку зрения официальных властей. Как мы помним, священнослужителей «урки» и прежде-то не очень жаловали. Теперь же, когда на священников обрушилась новая власть и те попали в разряд «политических», СОЭ (социально опасных элементов), — уголовники и вовсе потеряли к ним всякое почтение. Насмешки, издевательства над церковью и верой, унижение и преследования священнослужителей были нормой в Советском государстве. То же самое царило и в уголовной среде, и в арестантском сообществе. Да и трудно было бы ожидать чего-то иного от «босяков» и «бродяг», испокон веку не жаловавших религию и церковь.

Свидетельствует об агрессивном атеизме «блатного мира» и уголовно-арестантский жаргон. Сохранилось в нём, например, пренебрежительное словечко «шаман» и производное от него «шаманить». «Шаман» — это уборщик в бараке, дневальный. «Шаманить» — производить уборку, драить и чистить. Но почему «шаман»? Да потому, что в основном в лагерях все грязные работы по уборке бараков и территории, как правило, выполняли священники. Большая часть из них была не приспособлена к тяжёлым физическим работам, и их держали на подсобных (всё-таки какое никакое снисхождение: «попы» считались наименее «вредными» среди «контриков», тем более многие из них были преклонного возраста, поэтому их не особенно «гноили» на общих работах — лесоповале, рудниках и пр.). Сравнение же с шаманами (т. е. с колдунами-знахарями у северных народностей) говорит как минимум об иронически-насмешливом отношении «сидельцев» к ревнителям православной веры (впрочем, равно как и других вероисповеданий).

В качестве яркой иллюстрации пренебрежения уголовно-арестантского мира к церковникам приведём отрывок из документального повествования «Отец Арсений» (о жизни православного священника Петра Андреевича Стрельцова):

В бараке о. Арсений был не один, оставалось ещё трое заключённых. Двое тяжело болели, а третий филонил, нарочно повредив себе руку топором. Валяясь на нарах, он временами засыпал и, просыпаясь, кричал: «Топи, старый хрен, а то холодно. Слезу — в рыло дам»…

Примеров такого отношения к служителям культа можно найти достаточно.

Однако постепенно в «воровской» среде отношение к религии стало меняться. Связано это было во многом с изменением отношения к Православной церкви со стороны самого государства.

Это изменение отметил уже в 1936 году Лев Троцкий, который с негодованием писал: