Великая война. 1914–1918 - [141]
Донесение командира одного из батальонов 11-го Восточноланкаширского полка, который находился в непосредственном соприкосновении с противником, начинается с записи в 7:20 утра: «… первая волна пересекла нейтральную полосу». В 7:42 он отметил, что прибывший посыльный (обратите внимание, не по телефону) сообщил об интенсивном огне со всех направлений. Запись в 7:50: «Я отправил лейтенанта Макальпина установить телефонную связь., [он] вернулся и сообщил, что все линии оборваны… их не восстановили до конца дня». 8:22 — «никаких сообщений от моих атакующих», 9:00 — «ничего ни от кого из моих», 10:01 — «никаких вестей с передовой», 11:50 — «ничего не знаю о своих, кроме того, что рассказывают возвратившиеся с линии огня раненые», 15:10 — «[соседнее подразделение] не имеет связи со своими», 15:50 — «срочно требуется подкрепление», 21:20 — «у меня нет ракетниц… и сигнальных ракет Вери [единственное аварийное средство связи с артиллерией поддержки]»[499]. Еще через четверть часа сам командир был ранен осколками снарядов.
На следующем уровне управления войсками командир 94-й бригады следил за наступлением батальонов, но затем известия от них перестали поступать. «Телефонная связь с вышестоящим штабом оставалась хорошей, но все кабели, ведущие от штаба бригады на передовую, были перебиты, хотя их закапывали на глубину двух метров». Он сообщал, что посыльного из батальона три раза засыпало землей на обратном пути, однако тот доставил донесение — вероятно, одно из немногих, если не единственное, которое получил командир бригады в этот день. В штабе 31-й дивизии в 8:40 отметили, что из 94-й бригады протелефонировали, что ее бойцы преодолели передовые траншеи немцев, но определить, что там происходит, очень трудно. Достоверной информации нет. В 18:00, почти через 11 часов после начала наступления, командир дивизии сообщал вышестоящему штабу, в 8-й корпус: «Я приказал своим офицерам попытаться установить связь [с войсками], но не получил вообще никаких сведений». Тем не менее на этом уровне — в 4-й армии — начальник штаба в тот же вечер уверенно составлял боевой приказ на следующий день, предваряемый заявлением, что большая часть немецких резервов уже брошена в бой и поэтому важно поддерживать давление, изматывая оборону врага. Примерно в это же время Дуглас Хейг записал следующее: «…из 8-го корпуса сообщают, что начали они хорошо, но к концу дня их подразделения были отброшены назад… Судя по дальнейшим донесениям, я склонен считать, что часть 8-го корпуса покинула свои траншеи!!!»[500] Два часа спустя в боевом журнале 31-й дивизии появляется запись, что 11-й Восточноланкаширский полк, раненый командир которого в начале восьмого утра видел, как «волна атакующих» уходит на нейтральную полосу, чтобы ворваться во вражеские окопы, вечером имел в своем распоряжении всего 30 человек всех званий, чтобы удерживать передовые позиции. Подсчет потерь, сделанный позже, показал, что 11-й Восточноланкаширский полк — «приятели из Аккрингтона» — в этот день потерял 234 человека убитыми, причем 131 из них так и не нашли, и 360 ранеными. Целыми и невредимыми остались только 135 «приятелей».
Легко обвинять в бессердечности Хейга, который сделал запись, о которой речь шла выше, в дневнике, сидя в своем уютном домике в Борепер после дня, проведенного в размеренном порядке штаб-квартиры в Монтре, или в поездках на автомобиле, с шофером конечно, по безопасному тылу вдали от передовой. Пока командующий работал за письменным столом, обедал, разговаривал по телефону с подчиненными, ужинал и готовился ко сну в удобной кровати, 20.000 его солдат гибли или умирали от ран в переполненных госпиталях либо воронках от снарядов на поле боя. Шокирующий контраст, особенно если вспомнить, что Веллингтон после битвы при Ватерлоо, где он постоянно подвергался риску на поле боя, вернулся верхом на измученной лошади в импровизированную казарму и там уступил свою койку раненому офицеру.
И тем не менее это сравнение несправедливо. Веллингтон собственными глазами видел все эпизоды битвы и руководил всеми этапами сражения. Хейг не был даже зрителем. Он ничего не видел, ничего не слышал, если не считать далекого грохота выстрелов, и ничего не делал. Ему просто нечего было делать. И никто из старших офицеров ничего не мог видеть. Подполковник Рикман, например, когда его «приятели из Аккрингтона» ворвались во вражеские окопы, видел всего лишь, как сверкают на солнце треугольники — металлические пластинки, прикрепленные к их ранцам в качестве опознавательного знака. Всех командиров, как нижнего, так и высшего звена, и их подчиненных разделил занавес огня (в прямом смысле слова), отрезав друг от друга, словно они находились на разных континентах. В распоряжении Верховного командования имелся инструмент, чтобы сокрушить эту преграду, — огромное количество орудий, расположенных за линией фронта. А вот возможности направить огонь артиллерии на позиции врага, убивавшего их солдат, не было… В предыдущих войнах артиллеристы видели цель невооруженным глазом. В последующих военных конфликтах корректировщики огня, получившие в свое распоряжение радиосвязь и передвигавшиеся вместе с пехотой, управляли артиллерией либо прямо отдавая указания, либо ссылаясь на карты. Во время Первой мировой, несмотря на то что линия фронта в мельчайших подробностях была нанесена на карты, обновлявшиеся почти ежедневно, еще не существовало радиосвязи, которая могла бы корректировать огонь артиллерии в реальном времени. Полевые радиостанции уже разрабатывались, но будет ли от них толк, оставалось не ясно, ведь только для того, чтобы перенести аппаратуру, в основном тяжелые аккумуляторы, требовалось 12 человек. Разведывательная авиация могла по радио корректировать огонь артиллерии, но не имела связи с пехотой, а указать необходимые цели было под силу лишь ей
