Великая трансформация. Политические и экономические истоки нашего времени - [45]

В последующие два десятилетия картина резко изменилась. В своих «Мыслях и отдельных замечаниях о голоде», которые Берк представил в 1795 г. Питту, автор признавал, что, несмотря на общий прогресс, «последние двадцать лет были ужасным периодом». Действительно, в десятилетие после Семилетней войны (1763) заметно выросла безработица, о чем свидетельствовало увеличение общих расходов на выплату пособий беднякам, живущим самостоятельно. Торговый бум сопровождался признаками того, что положение неимущих ухудшается. Подобное наблюдалось впервые, и этому очевидному противоречию суждено было стать для следующего поколения западноевропейцев самым головоломным из всех повторяющихся социальных феноменов. Призрак перенаселения начал тревожить человеческие умы. В своей «Диссертации о законодательстве о бедных» Уильям Таунсенд предупреждал: «Отложив в сторону отвлеченные умствования, укажем на простой факт: в Англии живет сейчас больше людей, чем она в состоянии прокормить, и гораздо больше, чем их можно с пользой занять при нынешней системе законодательства». Адам Смит в 1776 г. размышлял об особенностях спокойного прогресса; Таунсенд, писавший всего лишь десять лет спустя, уже ясно видел признаки надвигающейся бури.

И однако, еще многое должно было случиться, прежде чем (всего лишь через пять лет) такой далекий от политики, преуспевающий и прозаический человек, как шотландский мостостроитель Телфорд, смоге горечью воскликнуть, что при обычном порядке управления государством не следует уповать на особые перемены к лучшему и что теперь вся надежда на революцию. Один-единственный экземпляр «Прав человека» Пейна, отправленный Телфордом по почте в родную деревню, вызвал там настоящий бунт. Катализатором общеевропейского брожения был тогда Париж.

По глубокому убеждению Каннинга, Англию спасло от революции законодательство о бедных. Он имел в виду главный образом 1790-е гг. и эпоху войн с Францией. Новая волна огораживаний привела к дальнейшему падению жизненного уровня неимущих слоев деревни. Дж. Г. Клехем, апологет этих огораживаний, соглашался, что «районы, где заработная плата наиболее систематически субсидировалась за счет местных налогов, поразительным образом совпадают с теми районами, где недавние огораживания достигли максимального размаха». Иными словами, если бы не пособия, то в обширных районах деревенской Англии неимущие оказались бы на пороге голода. Всюду горели скирды, многие поверили в Popgun Plot, нередко вспыхивали беспорядки, еще чаще приходили слухи о них. В Гемпшире — и не только там — суды угрожали смертной казнью за любую попытку «силой принудить к снижению цен на товары, будь то на рынках или на дорогах», но при этом мировые того же графства настойчиво требовали срочно ввести всеобщую схему субсидий к заработной плате. Было совершенно очевидно, что время для предупредительных мер уже пришло.

Но почему же из всех возможных был избран именно тот курс, который впоследствии стал казаться самым неосуществимым? Попробуем проанализировать сложившуюся ситуацию и интересы сторон. Английской деревней правили сквайр и приходской священник. Таунсенд удачно резюмировал суть дела, когда сказал, что джентльмен-землевладелец держит мануфактуры «на почтительном расстоянии», ибо, «по его мнению, мануфактурное производство подвержено колебаниям, а значит, выгода, которую может он извлечь из мануфактур, окажется несоразмерной тому финансовому бремени, которым обернутся они для него как для собственника…» Бремя же это заключалось главным образом в двух по видимости противоречивых следствиях мануфактурного производства — росте пауперизма и увеличении заработной платы. Но они противоречат друг другу лишь в том случае, если предполагается существование конкурентного рынка труда, который, разумеется, способствовал бы сокращению безработицы, снижая заработную плату занятых. При отсутствии же подобного рынка — а ведь Акт об оседлости по-прежнему оставался в силе — пауперизм и заработная плата могли расти параллельно. В этих условиях «социальные издержки» городской безработицы несла главным образом родная деревня потерявшего работу человека, куда он нередко возвращался. Еще более тяжелым бременем ложились на сельскую экономику высокие заработки в городах. Заработная плата в деревне была слишком высокой для фермера и в то же время слишком низкой для работника, который не мог на нее прожить. Представляется очевидным, что сельское хозяйство оказывалось не в состоянии конкурировать с городскими зарплатами. С другой стороны, все были согласны, что Акт об оседлости нужно отменить или, по крайней мере, смягчить, чтобы помочь работникам находить себе работу, а нанимателям — рабочую силу. Эта мера, как полагали, приведет к общему росту производительности труда и попутно ослабит реальное бремя заработной платы. Но ведь если бы заработной плате предоставили возможность «самой искать свой настоящий уровень», то уже существующая проблема разницы в оплате труда городских и сельских рабочих стала бы для деревни еще более острой. Приливы и отливы занятости в промышленности, чередующиеся с приступами безработицы, нанесли бы неслыханной силы удар по всему укладу деревенской жизни. А значит, нужно было построить плотину, способную защитить деревню от наводнения растущих зарплат; требовалось найти средства, которые могли бы спасти сельскую среду от социальных потрясений, укрепить авторитет традиционных властей, предотвратить отток рабочей силы из деревни и поднять оплату труда в сельском хозяйстве, не слишком обременяя фермера. Таким механизмом и стал Закон Спинхемленда. Брошенный в бурный поток промышленной революции, он вполне удовлетворял требованиям ситуации, как ее оценивало самое влиятельное лицо в деревне — эсквайр.