Великая Сила Любви - [3]

      Есть дела, на которые никогда не хватает времени. Сегодня выдался свободный день, и Надежда решила, наконец, разобраться в антресолях. Поставила стул, на стул маленькую скамеечку. Потянувшись за коробкой из-под обуви, она покачнулась и упала. Пронизывающая, нестерпимая, боль... Уж ей-то, врачу, не надо говорить, что ничего страшного. Беда продиктовала новую главу в ее книге жизни. Надежда сломала позвоночник. Долгие месяцы лежала она практически без движения, зная, что скажут ей коллеги-врачи. Они сказали: - Инвалидность вам гарантирована. Подняться сможете, но никаких нагрузок, щадящий режим, подумайте, как будете приспосабливаться к новому своему состоянию инвалида.

      Времени подумать было много. Но в этих мыслях почему-то все чаще вспоминались дети, оставленные ею в больнице. А еще их родители. Позвонила одна мама. Плакала в трубку, жить совершенно не на что. Дети, у которых период острого лейкоза минует, подолгу живут дома. Они не могут ходить в школу, так как ослаблены, учителя ходят к ним на дом. У них сложная схема приема лекарств, им необходимы усиленное питание, особый уход и забота. Родители бросают работать и всецело посвящают себя больному ребенку. Вот и эта мама тоже не работает, воспитывает девочку одна, и надеяться ей не на кого. Влезла в долг, купила вязальную машину, выучилась вязать. Брала кой-какие заказы, перебивалась. А в последнее время интерес к самодельному трикотажу пропал. Турция, Индия и Корея заполнили российские прилавки и российские шкафы.

      - Что делать, - сокрушалась мама, - ничего продать не удается, как жить...

      Чем могла помочь ей лежащая в жестком корсете молодая женщина? Попросить связать для нее красивый свитер, но куда она теперь в этом свитере, если и поднимается-то с трудом? Таких мам она знала много. Практически у всех лежащих в отделении детей родители испытывали те же проблемы.

      Она подумывала тогда: хорошо бы объединить их, дабы не чувствовали себя оторванными от жизни, чтобы помогали друг другу, раз уж беда объединила их, пусть беда и поможет. Далекие, такие далекие мысли. Уже тихонечко стала она передвигаться по комнате, сжилась с ненавистным первое время корсетом. И вдруг - телефонный звонок. Ничего не подозревающий коллега из больших начальников предлагает ей в составе правительственной комиссии лететь на Байконур. «Тебе как детскому гематологу это будет полезно, там много детей, им необходимо обследование и помощь,»- сказал он. Она только ждала паузу, чтобы поблагодарить и извиниться, прости, мол, но я в корсете, я теперь инвалид. Дождалась паузы. И - сказала: - Еду. Когда и где встречаемся?

      Уже положив трубку, ужаснулась своим словам. Что наделала! Потом прошлась осторожно по комнате, потом чуть побыстрее. Если так буду передвигаться, никто ничего не заметит. Десять дней провела она на Байконуре. С утра до позднего вечера обследовала местных ребятишек. Усталость одолевала только к ночи, когда спина, упакованная в корсет, просила отдыха и ныла нестерпимо. Но вот ведь чудеса: в ней проснулись какие-то внутренние силы, слово «инвалид» оторвалось от нее, она его уже не считала своим, было оно чужеродным, безликим. Она вела дневник, записывала подробно все наблюдения, уже не сомневаясь: знания, полученные здесь, очень пригодятся ей там, в Москве.

      А в Москве хозяйничала весна, и у метро напряженно озирающиеся по сторонам старушки продавали подснежники. Она шла по Москве, высоко подняв голову, с дорожной сумкой и большим свертком, в котором лежал диковинный обитатель байконурских степей - колючий шар перекати-поля. Он и теперь стоит в вазе на письменном столе, реальный свидетель ее возрожденного здоровья. А мне она показывала фотокарточку: рядом с огромной ракетой (Байконур все-таки!) немолодая женщина с потухшим взглядом, с опущенными уголками губ. Первые дни на Байконуре. Я перевожу взгляд на оригинал и вижу лучистые, полные жизни глаза, глядящие весело из-под челки, вижу высокую, стройную, красивую женщину, слышу ее мягкий, сердечный голос: - Время мечтаний прошло. Мне указано было мое место. Все сразу как-то и задалось. Хорошо, когда знаешь свое место. Чужое оно и есть чужое. Конечно, работу мою легкой не назовешь но она моя, я к ней шла непросто, сами знаете. Теперь это моя судьба, свет мой. Свет мой...

      Она часто повторяет эти слова.

      - Свет мой, - обращается она к маме больного лейкозом десятилетнего мальчика - вы обязательно должны прийти на нашу встречу. Вам будет с кем поговорить, выберитесь, прошу вас.

      - А мне можно прийти? - спрашиваю.

      - Конечно. Мы ведь такие встречи проводим часто. Представляете, четыре стены и больной ребенок, капризный, слабенький. Для мамы там, за стенами, жизни нет. Она опускает руки, замыкается в себе, начинается депрессия. А на встрече такие же, как и она. Кто-то уже пережил депрессию, кто-то вышел из нее достойно, кто-то вообще может дать по жизни толковый совет.

      - А дети, дети-то как ведут себя на этих встречах?

      - Да как все дети! Бегают, шалят и обожают подарки. Мы уж стараемся хоть книжечку, хоть набор карандашей...