Великая Северная экспедиция - [58]

Постоянная и тяжёлая работа, спаньё в ямах, отсутствие достаточного комплекса одежды сделали то, что платье и обувь моряков постепенно пришли в полную негодность. Им приходилось полностью обшивать себя, впервые познакомившись на практике с важностью таких жизненных предметов, как игла, шило, дратва. Большое количество шкур позволило заготовить на всех полное обмундирование, хотя и не особенно изящное, но в высшей степени прочное и тёплое.

С наступлением весны все мысли и надежды путешественников стали вращаться вокруг проблемы возвращения домой. Одни из них хотели отправить на материк для рекогносцировки судовой бот, другие же предлагали попытаться перетащить на свободную воду корабль и, исправив его, всем экипажем плыть к берегам Камчатки, и, наконец, третьи выдвигали, казалось, самую правильную мысль — разломать судно и из частей его соорудить корабль меньших размеров, на котором и отправиться в путь. Однако в последнем случае возникли сомнения — не придётся ли отвечать перед начальством за самовольное уничтожение казённого корабля(?!). После продолжительных дебатов решили рискнуть остановиться на последнем проекте. В мае принялись разбирать сильно повреждённое судно и сооружать из его частей новое.

Достойно удивления, что нашим морякам, вовсе не специалистам в кораблестроительном искусстве, к началу августа удалось-таки соорудить несколько нескладный на вид, но все же корабль, получивший прежнее наименование. Корабль имел в длину 41 фут , в ширину — 12 футов и осадку 5ј футов. Не без волнения стали размещаться 46 моряков в чрезвычайно тесных и неудобных каморках своего детища, которому надлежало окончательно решить их «многобедственную участь»: либо доставить до родных земель, неизвестно где находящихся, либо иным образом порешить их судьбу.

13 августа, наименовав, по предложению Хитрова, покидаемый остров островом Беринга, вышли в море. На корабле было так тесно, что пришлось ограничиться минимальным количеством продовольствия. Было взято: 25 пудов ржаной муки, 5 бочек солонины из морской коровы, 1 бочка солонины говяжьей и 2 пуда гороха. Помимо этого каждый получил по 4 фунта масла и вяленое мясо морской коровы.

Вначале плавание шло удачно, но на третий день поднялся ветер и быстро стал свежеть. Бросаемый в стороны — непрочный, наспех сделанный и плохо зашпаклеванный корабль дал обильную течь. Пустили в ход помпы, но они вскоре, засорившись неубранными стружками, перестали действовать. Вода прибывала катастрофически быстро, вскоре трюмы уже на два фута были под водой. Повидимому где-то образовалась весьма значительная пробоина. Бросились отыскивать щель, в суматохе поминутно натыкаясь друг на друга и на груз, сложенный в трюме; страшная теснота ещё усугубляла тяжёлое положение моряков. Тогда разделились на две партии: часть экипажа отставляла груз и выносила его наверх, другая же отливала воду всеми находящимися на корабле водоотливными средствами, как то: бочонками, котлами и вёдрами.

Наконец, под одним из ящиков обнаружили огромную дыру и с невероятными усилиями заделали её. Вскоре ветер стал стихать. Путешественники были спасены. Короткий переход был преодолён. 17 августа поутру вахтенный сообщил, что видит впереди гористую землю. Все высыпали на палубу, и радость, какой ещё не испытывали моряки за все время многострадального американского похода, наполнила их теперь всецело. Сомнений больше не могло быть: перед ними была Камчатка! 26 августа, подгоняемые тихим попутным ветром, после девятидневного плавания «Св. Пётр» бросил якорь в Авачинской губе на Камчатке.

Однако, — говорит Стеллер, — «как ни радовались мы своему спасению и прибытию на материк, известие, которое мы получили у самого устья от одного камчадала, привело нас в большое волнение. Оказалось, что все нас сочли погибшими, и все, что мы здесь оставили, перешло в чужие руки и большею частью было увезено. От этого известия в одно мгновение радость наша сменилась горем; впрочем мы все уже достаточно привыкли к бедам и несчастьям и вместо новых планов думали только о продолжении прежнего образа жизни и вновь приключившееся с нами несчастье сочли за сон».

Прозимовав в Петропавловске, наши путешественники возвратились в Охотск лишь летом 1743 года, откуда и переправились благополучно в Петербург, когда Великая Северная экспедиция считалась уже оконченной. Не посчастливилось лишь Стеллеру. Повидимому, его злой, неукротимый нрав создал ему не мало врагов. Ему было приказано задержаться на время в Якутске. В 1744 году он получает, наконец, предписание вернуться в Петербург. Он спешит скорее, после долголетнего отсутствия, домой и, преодолев большие мытарства, достигает Новгорода. Но здесь опять беда. В Новгороде его ожидает новое предписание: немедленно возвратиться в Иркутскую канцелярию, где против него по чьим-то проискам выдвигают грозное обвинение: кто-то донёс на него, что он во вред Российскому государству снабжал азиатские народы порохом.

В Иркутске ему удаётся вполне реабилитировать себя, вздорное обвинение отпадает, но на всю эту проволочку уходит целый год, после чего судья отпускает его в Петербург. Но враги Стеллера не дремлют, против него стряпают какое-то новое обвинение. Едва он достигает Москвы, как вдруг опять повеление: немедленно явиться для допроса и выяснения в якутскую канцелярию. В четвёртый раз, вконец измученный тяжёлыми скитаниями взад и вперёд по неоглядным просторам Сибири, спешит путешественник обратно.